Опальные - [36]

И Илюша, глядя на него, обомлел, затрепетал.

"И от этого-то человека мне потребовать, чтобы он доброй волей выдал мне Юрия? Да мне с ним и слова одного не вымолвить!"

Обменявшись с воеводами обычными приветствиями, Разин, в знак своего подчинения законным представителям царской власти, с той же, однако, непринужденной самонадеянностью сложил к их ногам на ступени крыльца свою булаву, а затем отдал приказание сложить туда же и казацкие знамена, подкатить к крыльцу пушки; в заключение же поднес каждому из воевод с поклоном "поминки" из дорогих персидских тканей.

Милостиво приняв это "добровольное" приношение, воеводы стали пересчитывать пушки.

— Что-то их маловато, — заметил вполголоса Львов.

— Сколько их тут, атаман? — отнесся Прозоровский вслух к Разину.

— Пять медных, как изволишь видеть, и шестнадцать железных, — был ответ.

— Но забрано их тобой на Волге да на Яике ведь куда больше?

— Больше, точно. Двадцать пушечек мы покудова на всяк случай оставили себе.

— Да как же так?

— А так, что от Царицына до нашего донского городка Паншина они могут нам самим еще пригодиться против татар и иных шатущих людей. Чем же нам от них обороняться?

— Как ты полагаешь, князь Семен? — тихонько посоветовался старший воевода с младшим. — Ты лучше уж сам столкуйся с ним.

— Оставить их вам мы все же не можем, — заявил казацкому атаману Львов решительным тоном.

Но тот отозвался не менее решительно:

— А нам, прошу не прогневаться, без них тоже никак не обойтись. Из Паншина же мы вышлем их тотчас обратно в Царицын.

— И дадите нам в том подписку с рукоприкладством?

— Дадим, пожалуй. Оставлять их себе и так ведь у нас думано не было.

— Будь так. А где же аргамаки царские?

Разин выразил на лице своем полное недоумение.

— Аргамаки царские? — повторил он. — Да у нас таковых николи и не бывало.

— Как не бывало! Ведь онамедни еще взял ты их с бусы купчины Мухамеда-Кулибека, вез он их в дар нашему великому государю от шаха персидского.

— Да! Так твоя милость разумеет тех трех шаховых аргамаков? Ну, великий государь их от шаха еще не соизволил принять, да, почем знать, может, и принять-то не пожелал бы. Мы же взяли их с бою у шаховых людей. Так коли уж подносить их в дар государю, то, может, мы и сами их ему от себя поднесем.

И, как бы считая вопрос исчерпанным, атаман продолжал:

— А полонянников сдадим мы вам с рук на руки сей же час. Эй, вы, полонянники, подойдите-ка ближе.

Выступило вперед пять человек пленных персиан, четверо — в воинской форме, а один — в национальном персидском платье. Указав на последнею, Разин объяснил, что этот вот и есть тот самый купеческий сын Сехамбет, за коего, по словам его родителя, Мухамеда-Кулибека, внесен уже в приказную казну условленный выкуп в пять тысяч рублей.

— Выкуп, точно, внесен, — подтвердил Прозоровский. — Но полону тут всего пять душ. Где же остальные? — Остальные-то?.. Достались они нам тоже не даром: мало ли и наших братьев легло в шаховой области костьми, мало ли уведено и в неволю! Долг платежом красен. Хотят родные их выкупить — пускай выкупают.

— Что скажешь, князь Семен?

— Да что же, погодим: может, и выкупят, — отвечал младший воевода. — А вот иное дело — служилые люди. Их к тебе, атаман, пристало также изрядное толико.

— А разве кто из них жалился вам на меня? — спросил в ответ Разин.

— Жалоб-то от них не поступало…

— Так о чем же разговор? Пристали они к нам по своей же охоте. Хотят опять уйти — пускай уходят, мы их не держим. Да сумнительно, чтобы кто от вольной волюшки в кабалу назад пошел!

— Гм… О сем мы еще ужо порассудим. Но, окроме царских аргамаков, казаки твои пограбили у Мухамед-Кулибека и много собственных его товаров. Так вот все награбленное должно быть возворочено владельцу.

— Эко слово молвил! Да нешто это еще в моей власти? Товары, что побрали мои молодцы на море, — воинская их добыча и давно меж них уже подуванены. Иное продано, иное в одежу переделано. Что с возу упало, то пропало! За все за то и идем ведь ныне платить великому государю нашими головами. Что можно было — в том мы вам не перечили, а чего не можно — просим не прогневаться. А теперича пожалуйте-ка нам выкуп за купеческого сына, да насчет пушек и пяти полонянников расписочку.

Говорилось это с таким задорным высокомерием, что воеводы сочли за лучшее не входить уже в бесполезные пререкания и пригласили атамана с его товарищами в приказную палату. Проходя сенями, Прозоровский кивнул стоявшему там Илюше: — Ну-ка, грамотей, иди за нами.

Глава тринадцатая ВЫКУП

В палате, по одну сторону стола, покрытого красным сукном и с зерцалом по середине, расположились оба воеводы; по другую сторону — Разин. Товарищи-казаки стали позади своего атамана с не менее важной осанкой. Илюша с гусиным пером в руке и с бумагой да чернильницей перед собою, замирая, примостился на краешке стола по соседству с младшим воеводой.

— Так вот, малый, пиши-ка, — обратился к нему Львов, но, вдруг заметив, как перо дрожит в его руке, спросил вполголоса: — Да что это с тобой? У тебя лихоманка?

Илюша сделал над собой усилие и, улыбнувшись, отвечал довольно бойко:

— Ой, нет! А что писать-то?