Опаленная юность - [65]

И братец ваш… — начал Иванов, но осекся под пристальным взглядом командира.

Борис Курганов подошел к Копалкину. Маленький Игорь был единственным оставшимся в живых ильинцем, единственным представителем 9-го «Б». Мальчик осунулся, похудел, был покрыт слоем грязи и копоти. Курганов погладил его по голове.

— Как жизнь, Игорек?

Какая уж тут жизнь, товарищ командир. — Копалкин неожиданно громко расхохотался. — Это здорово вы сказали «жизнь». Курганов скорбно улыбнулся. — Ребят нет… ничего нет… всё… — Он шумно засморкался и вдруг испуганно заговорил: — Вы не подумайте, что я раскис, что жалею, зачем на фронт пошел. Нет, товарищ командир. Если бы снова пришлось жизнь начать — я опять бы так же поступил, не иначе. Ведь верно? Ведь правильно, а?

Верно, — тяжело выдохнул Курганов. — И я, Игорек, тоже поступил бы именно так.

…Наверху что-то загрохотало, металлический голос с немецким акцентом предложил:

«Сдавайтесь или погибнете! Шесть минут на размышление!»

Курганов взглянул на часы.

Шесть минут! Триста шестьдесят секунд. Потом смерть!

Тик-так, тик-так. Висела звенящая тишина. Тик-так, тик-так то ли стучали часы, то ли билось сердце. Тик-так, тик-так. Шесть минут, шесть сердец.

Что испытывают люди перед смертью? Плачут? Мечутся в безысходной тоске? Вспоминают близких? Выхаркивают с кровью в лицо врагу лозунги?

Тик-так, тик-так. В первую минуту лихорадочно перезаряжали оружие, набивали патронами диски, спешно навинчивали оборонительные рубашки гранат.

Тик-так, тик-так.

— Ф-фу! — облегченно вздохнул Тютин и вывернул из-под обломков длинную изогнутую водопроводную трубу. — Этой штучкой я еще кой-кого перекрещу крест-накрест.

Да, такой можно благословить вполне, — поддержал Иванов.

Тик-так, тик-так.

Каневский скручивал огромную самокрутку.

Велика, заметил Иванов, — убавь наполовину. Всю не успеть.

Тик-так, тик-так.

— Шесть минут, гады, дали. Не пять, не десять шесть. Аккуратисты чертовы, проклятые фашисты! — ругался Каневский.

— Две минуты осталось, — сказал Курганов. — Покурим.

Тик-так, тик-так.

Самокрутка дымилась, потрескивала:

— Табачок слабоват! — Иванов с наслаждением затянулся.

— Слабоват, а приятный, — поддержал Каневский.

— Мусора много — целые балки попадаются, заметил Тютин.

— Полторы минуты… Торопитесь, друзья, — взглянул на часы Курганов.

Копалкин подвинулся к нему, зябко передернул плечами:

— Товарищ командир, мне… страшно.

Все обернулись к нему. Он стоял щупленький, худенький и такой жалкий, что у бойцов заныли сердца. И тогда лейтенант Бельский, сухарь и педант Бельский, обнял маленького красноармейца и прижал к груди:

— Что ты, Игорек! Ты ж мужчина. Держись, малыш, не бойся… Мужчине это не положено.

И, хотя сам лейтенант еле сдерживал предательскую дрожь колен, он нашел в себе силы улыбнуться.

Тик-так, тик так.

— Полминуты! — перехваченным голосом выдавил Курганов. — Готовьсь!

Игорь Копалкин затянулся окурком, задохнулся, закашлялся, сплюнул.

— Первый раз в жизни курю. Гадость.

Тик-так, тик-так.

Наверху за завалом послышался шум. Не высовываясь из-за камней, фашисты предложили сдаться. Курганов послал их к чертям.

Послышалась обрывистая команда:

— Форвертс! Марш!

— К нам на фарш! — заорал Каневский. — Выходи, гады, чего прячетесь!

Потянуло едким дымом. Защипало в горле, заслезились глаза.

— Дымовые шашки кинули! — крикнул Бельскии. — Выкуривают!

Курганов посмотрел своим солдатам прямо в глаза;

— Что ж, пошли, товарищи?

— Пойдемте, товарищ командир!

Тесно прижавшись друг к другу, плечом к плечу, двинулись к выходу последние защитники Марфина. И вместе с ними двигалась на врага песня. Гордо звучали приглушенные под землей звуки великого гимна, гимна коммунистов всех стран. С пением «Интернационала» красноармейцы кинулись на врага. Начался последний бой…

* * *

Морозным бодрящим утром 6 декабря сорок первого года советские войска перешли под Москвой в решительное наступление. Советская Армия могучим ударом сокрушила врага и отбросила его далеко на запад! Оставив тысячи трупов, множество разбитых танков, орудий и автомашин, фашисты бежали вспять. От этого удара они уже не могли оправиться.

…Когда краснощекие, веселые красноармейцы выбили фашистов из Марфина, черный, окровавленный человек, лежавший на разбитом пулемете, чуть слышно застонал и приоткрыл глаза. Он лежал и смотрел, а мимо нескончаемым потоком шли советские войска в валенках, добротных дубленых полушубках, в теплых ушанках с маленькими рубиновыми звездочками. Впрочем звездочки были белыми, их выбелил мороз…

Бойцы шли на запад.

Заключение

«…Внимание, внимание! Говорит школьный радиоузел. Добрый вечер, старшие товарищи! Просим вас не стесняться в нашей и вашей школе. Надеемся, вы не забыли ваши классы, где можно найти старых друзей».

Да, конечно, все пришедшие сюда сегодня не забыли этого. Школа полна народу, у всех веселые, праздничные лица, повсюду слышен смех, шум, радостные возгласы:

— Здорово, старина!

Мишка! Ты с бородой! Ай да дед-мороз!

— Клавочка, это твои карапузики?

— Но-но! На будущий год уже в школу пойдут, а ты карапузики!

Оркестр играет веселый вальс. Кружатся пары. Плавают в воздухе ленты серпантина.