Онтология взрыва - [65]
Но почему за разогрев пространства рациональностей, вызванный причинами в первую очередь западноевропейского производства (новая вещевая и эстетическая картины мира) пришлось расплачиваться России метрическим взрывом на своей территории? Кажется, это нелогично? - ведь Россия географически удалена от причинных центров разогрева.
Действительно, в этом не было бы никакой логики, если бы география континуумального мира совпадала с географией мирового эвклидова пространства с ее обязательными материками, судоходными трассами, и межгосударственными границами. Но география пространства рациональностей - это, как известно, география рациональностей, то есть, вообще говоря, география статистических распределений рациональностей. А как уже говорилось выше, наибольшим изменениям, а значит, потрясениям в периоды междуметрических переходов подвергаются геометрические образования, не отличающиеся высокой устойчивостью, то есть, маргинальные образования.
Российскую этническую групповую структуру рациональностей начала 20-го века можно было смело называть маргинальной по отношению к европейской, в пространстве которой начался междуметрический переход, вот в ней и прогремело сильнее всего. (Кстати, последний исторический факт, по-видимому, проясняет вопрос, является ли Россия европейской страной. Является, если судить исходя из географии пространства рациональностей, наиболее уместной для такого вопроса по географии.)
Впрочем, остальные европейские территории (а к ним по географии пространства рациональностей относится и североамериканский суперэтнос) можно тоже считать попавшими в зону взрыва, причем, как свидетельствуют факты - тем более, чем ближе в эвклидовой географии они находились к эпицентру. (Есть логика здесь перейти к эвклидовой географии: соседство с бурными событиями чаще всего может быть очень влиятельным.) Так, Германию, например, и кусок бывшей Австро-Венгрии все-таки зацепило быстро спотыкнувшейся мировой пролетарской революцией.
Все же для Европы взрыв первой мировой войны окончился сравнительно благополучно, если, конечно, не считать Италии и Германии. Италии взрывная волна серьезно повредила голову, и потому страна, которая и в предвоенное относительно спокойное время не отличалась крепким политическим здоровьем, со страшной силой обрадовалась дуче, когда тот пообещал ее вылечить. А Германии в Версале было определено ее место: место нового европейского маргинала. Если бы можно было сделать спектрограмму европейского пространства рациональностей вскоре после первой мировой войны, из нее сразу стало бы ясно, что новый взрыв на подходе.
Новый взрыв непременно должен был состояться, потому что еще не остывшая от первого взрыва Европа продолжала разогреваться. Непрерывность, с которой она переходила от одного взрыва к другому, бросалась в глаза: Муссолини и Гитлер, соревновавшиеся за власть с коммунистами как монополистами идеи-детонатора, по сути дела переняли у этих коммунистов эстафету, предложив для новых сотрясений разве что идеологически новый тип детонатора.
Как подействовал второй европейский метрический взрыв на немецкие умы, попавшие в его эпицентр, дает хорошее представление обогащение германского списка индустриальных производств промышленной переработкой человеческих тел для материальных нужд третьего рейха, переработкой, чаще всего производившейся руками будущего сырья для этой переработки. Идея такого бережного использования возникших по случаю в избытке сырьевых ресурсов пришла не в головы непредсказуемых в своих обычаях первобытных дикарей, а в головы нации, к началу 20-го века обладавшей неоспоримым авторитетом в области мировых гуманитарных традиций.
Значит, что-то действительно и несомненно экстраординарное произошло с целой нацией, вдруг ввергнутой в состояние амока? Причем, кажется, не с одной только нацией, но и со многими другими, иногда не без энтузиазма, но всегда без заметного сопротивления встретившими идею истребления евреев рядом с собой. Ведь для того, чтобы допустить массовое умерщвление у себя на виду людей вообще, а тем более тех, кто еще вчера были твоими добрыми соседями, нужно отказаться от своего места в том слое рациональностей, что подразумевает некоторый минимум моральных обязательств, минимумум, который с некоторых пор стал предметом гуманитарной гордости европейского суперэтноса.
Что же это было? Что когда-то случилось такого, что сегодняшние немцы виновато (но при этом и расчетливо-скупо) протягивают жертвам своих отцов и дедов пачки бундесмарок: "Надеемся, вы нас теперь простите и все забудете?" Что случилось такого, что сегодняшняя респектабельная немка, делегирующая правдолюбивых демократов в европейский парламент защищать права человека, когда-то написала (совершенно добровольно!) донос, отправивший в газовую камеру ее соседку, не слишком одобрявшую фюрера? И что случилось когда-то такого, что сегодняшний поляк, вполне интегрированный в систему высоких европейских ценностей, должен узнавать от Ежи Анджеевского, как его отцы и деды совсем еще недавно составляли для гестапо списки лиц еврейской национальности?
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.