Онтологически человек - [50]

Звала Нимуэ.

Река была широкой, глубокой, судоходной. Течение шло ровно, спокойно и стремительно. Огромные тела кораблей проходили, то и дело заслоняя солнце. От реки исходило чувство спокойствия и мощи, как от всех рек. Но все-таки это была человеческая река, в ней было много лишнего. Ржавые детали на дне, резиновые покрышки, что-то еще, названия чему Нимуэ не знала. Ботинки и туфли. Под Золотым мостом их оказалось неожиданно много – наверное, потому, что тонущие пытались сбросить обувь.

Но это было не главное. Главное было то, что пространство под мостом опять стало цельным, «кротовая нора», ведущая в локус Помоны, исчезла. Такие искусственно созданные проходы требовали ухода. Их следовало поддерживать. Как только стало некому это делать — дыра сомкнулась. Нимуэ проверила еще раз. Да, все верно. Даже следа не осталось.

Она медленно пошла вверх со дна, вдоль бетонных и металлических опор моста, к поверхности. Коснулась ее — и тут же опять скользнула под воду, прячась. Над ней на мосту были люди, и напряжение от них стекало в реку, как электричество.

Их было двое. Один — за перилами, на металлическом парапете, и второй — с другой стороны. Небо над ними было серое, как одеяние одного и как лицо другого.

— Вернись, — говорил тот, кто был одет в серое. — Ты должен вернуться. Ты должен жить. Ты не можешь вот так выкинуть все, что тебе даровано. Не имеешь права. Потому что это черная неблагодарность. По отношению к Тому, Кто дал тебе жизнь. К тем, кто тебя вырастил. К тем, кому ты дорог. Ты подумал, каково будет им? Как эгоистично ты поступаешь? Дай мне руку. Позволь мне тебя спасти.

— А пошел ты, — сказал тот, кто стоял на парапете, и шагнул вниз.

Человек ударился о поверхность плашмя, со всей силы, и, оглушенный, пошел ко дну. Вода снаружи него, та, которая прозрачная, заливалась к нему внутрь — так, как не надо, и вода внутри него, та, которая красная, выливалась наружу, тоже, как не надо. Нимуэ выставила руки, выталкивая его на поверхность, выплескивая из человека наружу воду, которой было там не место. Он хотел жить, он пытался оставаться единым целым — но он был совсем не как дану, не отливался сразу же в единственно возможную форму, он напоминал головоломку из тысячи кусочков, которую с размаха бросили на пол. Нимуэ из всех сил пыталась сопоставить детали, но они расходились и расходились. Надо было позвать на помощь, но все внимание уходило только на то, чтобы пытаться удержать искру огня в ладонях.

Вдруг держать стало легче. Она ощутила присутствие Мирддина — как он оглядывается сразу во всех слоях, пытаясь понять, что происходит.

«Мост. Человек. Разбился».

«Не отпускай».

«Долго не удержу».

«Держи. Остальное на мне».

Человека подхватили и увезли другие люди — и только тогда она поняла, что на суше. В каком-то здании. Ноги горели. Шершавый воздух напирал углами, сквозь него приходилось протискиваться с усилием. Она беспомощно огляделась, зашарила вокруг себя и ухватилась за нить, ведущую из лабиринта. Вдоль стен текла вода — ее нельзя было вобрать, нельзя было коснуться, она была запаяна в металлическую скорлупу, но она была.

Она шла по коридору, держась рукой за трубу. Переступать было тяжело, но в узком металлическом русле текла вода, которая соединялась со всей остальной водой. Нужно было только выбраться наружу, а там позвать келпи.

Она свернула еще раз, еще и замерла. Нить свернула и ушла в потолок. Хода дальше не было. Нимуэ застыла, пытаясь понять, что дальше.

— Ааа, — раздался вдруг голос. — Ты пришла.

Нимуэ вздрогнула. Это был человек, лежавший на постели и пытавшийся поднять голову. Возглас исчерпал его силы, и он откинулся на подушку обратно.

— Я звал, и ты пришла, — повторил человек. — Я знаю, как звать. Праматерь сна, приди ко мне. Утешительница боли, приди ко мне. Дарительница яблок, приди ко мне.

Он перечислял и перечислял бессмысленные цветистые титулы. Слова наползали друг на друга, смешивались, сбивались. Человек запинался и начинал снова. Это было невыносимо. Он звал и звал Помону, но той Помоны, которую он звал, не было. Никогда не было.

— Ты поможешь мне? — наконец, спросил человек. — Поможешь мне уйти?

— Да, — сказала Нимуэ. — Помогу.

Он тоже был похож на головоломку изнутри. У которой не хватает трети деталей, и еще треть — от совсем другой. Разомкнуть его контур было нетрудно.

Рыжее, апельсиновое сияние пошло вверх. Человек не хотел не быть. Человек хотел сохранить себя. Убрать себя из того места, где от него постепенно становилось все меньше и меньше, которое уже почти поглотило его память о чем-то еще, кроме тяжести, тоски и четырех стен. Это тоже была воля к жизни; если ее собрать, можно было бы осветить город. Или привести лето в зиму. Или оживить пустошь. Вот как оно работало у Помоны. Надо было только протянуть руку.

Нимуэ этого не сделала. Просто сидела и смотрела, как сияние уходит вверх, верх, вверх, сквозь слои и перекрытия.

Такой ее нашел Мирддин — сжавшейся с подобранными ногами на батарее и глядящей в одну точку.

— Нимье!

Дану подняла голову. Глаза у нее были сухие и блестящие.

«Я не могла отказать ему. Не могла».