Онтологически человек - [28]

Да, один ты не справишься.

Он вздохнул, поставил на запись на паузу и потер лоб. Включил снова.

— Я не знаю, с чем ты столкнешься. Но... тебе удалось это пережить. Я надеюсь, тебе удастся это сделать снова.

Это говорю тебе я, Мирддин. Надеюсь, когда ты получишь это сообщение, между нами накопится не столько отличий, чтобы ты совсем меня не услышал.

Он закончил запись, ввел указания и вытряхнул кристалл из комма. Стеклянный шарик выкатился на ладонь, отбросив бледный синеватый блик. Мирддин открыл крышку аквариума и бросил его в прозрачную воду. Тот ушел на дно почти без всплеска, сразу же затерявшись среди песка и раковин.

Придет время — кристалл проснется и перешлет ему это сообщение обратно. Может быть, оно пригодится.

Мирддин не был в этом уверен. Но попробовать стоило.

Он только успел задраить аквариум, как дверь рывком распахнулась и ворвалась Керидвен. Села на постель, подвернув под себя колено, и спросила:

— Ты ее любишь?

— Что?

— Нимуэ. Ты ее любишь?

Мирддин опять медленно, медленно выдохнул. Такие разговоры были неизбежны, и через них всегда приходилось продираться, как через заросли терновника, оставляя клочья на ветках. Даже когда они пользовались одними и те же словами, у него было чувство, что он отвечает наугад, и он никогда не был уверен до конца, что понят верно.

— Нимуэ — мой Предстоящий. Я — ее Предстоящий, — терпеливо объяснил он. — Ты же видела ментограммы.

Керидвен отчетливо подавила желание прикрыть лицо ладонью.

— Что между вами еще, кроме Предстояния?

— Что может быть важнее Предстояния?

— Мирддин, — терпеливо произнесла Керидвен. — Что происходит между рождением и смертью?

— Подготовка, — уверенно ответил он.

Керидвен покачала головой.

— Мирддин, люди не рассматривают жизнь как подготовку к смерти. Люди заводят семью, строят дом, находят себе дело. Живут. Ты понимаешь?

Мирддин пожал плечами. Он уже выучил, что отличается от людей. Это не был повод менять расстановку приоритетов.

Керидвен помолчала и попробовала зайти с другого конца:

— Но у тебя все хорошо?

Мирддин задумался. Было шедшее ровным фоном острое, на грани выносимого, ощущение драгоценности и осмысленности происходящего, которое захлестывало до полной неспособности мыслить словами, стоило ослабить волю. И было чувство сосредоточения, как при подборе музыки на слух, только он сам был и музыкой, и инструментом. Гармония уже существовала, нужно было только верно попадать собой в нее. Слово «хорошо» не отражало сути. Мирддин хотел было попытаться объяснить, но потом вспомнил, как принято было отвечать в Кармартене.

— Да ваще нормально все! — сказал он и добавил ухмылку для верности.

Керидвен засмеялась:

— Ну, вот и ладно. Пойду я Чарлика прогуляю, пора уже.

В дверь просунулся огромный черный нос. Груда меха протиснулась в дверь, громко сопя и умильно виляя хвостом-обрубком. Керидвен даже не пришлось наклоняться, чтобы схватить его за уши и начать вертеть в разные стороны.

— Ууу, морда! Что, заждался? Ну, пошли уже!

Мирддин проводил их взглядом. Он впервые подумал, что на благополучном, обустроенном Авалоне, в роскошном по человеческим меркам доме матери могло чего-то не хватать. Чего-то, чего не мог ей дать ни он, ни Эльфин.

Зажужжал комм. Это был отец.

— Привет.

— Привет.

— Ты где сейчас?

— Здесь еще.

— Зайдешь? Я тут, как это говорится... немного раскидался.

Мирддин невольно улыбнулся. Эльфин всегда очень старательно имитировал кармартенский выговор, и именно из-за старательности он всегда звучал неестественно и комично. Эльфин, разумеется, был в курсе.

Мирддин прикусил губу, чтобы улыбки не было слышно.

— Зайду.

Кабинет отца был над водопадом — гладкий, обшитый деревянными панелями куб. Три стены его были плотно уставлены шкафами с книгами, странными приборами и всякой всячиной — Мирддин до сих пор точно не знал, что из этого является очередной панелью доступа к какому-нибудь терминалу, что — хранилищем памяти, а что — потенциально опасным артефактом. Даже за собранную еще в детстве и с тех самых пор сидящую на верхней полке механическую стрекозу он бы не поручился. Должна же была быть причина, по которой Эльфин ее не выкинул. Псевдомеханическими животными он никогда особо не интересовался.

Четвертая стена была полностью прозрачной и выходила на запад. Казалось, что пол обрывается прямо в пропасть — сразу под ним начинался обрыв, с которого вниз с грохотом летела вода — силовое поле превращало его в отдаленный рокот. Из глубины кабинета воды не было видно — только темно-зеленые вершины сосен до горизонта и, как сейчас, закат. Эльфин часто работал допоздна. Возможно, не в последнюю очередь потому, что не мог отказать себе в удовольствии полюбоваться зрелищем.

Мирддин постарался как можно непринужденней повернуться в кресле так, чтобы оказаться к панораме боком. Уж очень большой контраст был от монолита перед глазами и открытого пространства за спиной. Эльфина, конечно, нельзя было заподозрить в том, что он добивался такого эффекта нарочно — тех, кого он принимал у себя лично, такие штучки уже не пронимали.

Непринужденно не получилось — Эльфин улыбнулся сквозь призрачное сияние голограмм, небрежным движением погасил проекцию, и сделал приглашающий жест в сторону низкого столика у стены.