«Оно даже не прошло» - [4]

— Да, главное руки выставить, а то врежемся в стенку зала. Так мы идём в сторону от главного действия и хихикаем, глядя друг на друга, — два привидения с вытянутыми руками посреди русских снегов. Но дойти до конца комнаты мы не успеваем. Пространство вновь чернеет, быстро и резко сужается.

Вдалеке появляется светлое пятно, и к нему устремляются фантомы наших однокурсников. Всё, что находится за пределами фрагмента, остаётся в нейтральной темноте, как в съёмочном павильоне.

— А. Там квартира в хрущёвке.

— Стоит посмотреть? Или ещё поболтаем тут, в темноте? (Конечно, поболтаем в темноте. Пожалуйста.)

— Вообще-то, это просто маленькая квартира. Моя прабабушка жила в такой, пока её насильно не переселили на глухую окраину, а якобы аварийный дом не снесли. Перед переездом она сфотографировала каждый уголок квартиры и часто показывала мне альбом, когда я была маленькой… Мне кажется, поэтому я и начала сама фотографировать, когда выросла, — хотелось иметь что-то подобное, свои воспоминания перед собой на бумаге.

Она фотограф — отмирающее хобби в эпоху сеансов. Кому нужны слепки старых мгновений, когда ранее недоступное прошлое оживает на глазах? Я цепляюсь за интересную тему, и мы с Лизой болтаем всё время, что наша группа изучает хозяев и интерьер квартиры в Черёмушках в 1958 году. Больше всего я хочу, чтобы это продолжалось вечно. Увы, второй сеанс идёт всего двадцать минут, так что вскоре мы переносимся в куда менее интимный фюрербункер. Но тут нам обоим становится интересно, и мы подходим к основной группе с преподавателем. Аспирант рассказывает, какими усилиями удалось вычислить этот сеанс.

Бункер, в котором Гитлер прятался последние месяцы войны, был потом почти полностью разрушен. Сканнеры тем не менее раскопали кусок бетонного пола и разыскали мебель, на основе которых удалось реконструировать несколько минут из жизни Гитлера и Евы Браун, хотя и с большим количеством помех. Открытие было сделано немецкими историками в прошлом году, а копия передана в дар историческому факультету. Этот короткий фрагмент европейские психологи уже успели изучить вдоль и поперёк, в корпусе работ о сексуальной жизни Гитлера появились десятки новых гипотез. «Кроме прочего, — добавляет аспирант, назидательно подняв палец, — благодаря этому сеансу был раз и навсегда опровергнут миф о том, что у Гитлера было одно яичко».

Мы с Лизой стоим в стороне и молча наблюдаем за тем, как два тела неуклюже переворачиваются на узенькой кровати в крохотной комнате. Худощавое тело Гитлера выглядит бессильным и рыхлым, волосы с проседью слиплись, покрытые шрамами ноги неловко упираются в стенку кровати. Лицо Евы выглядит застывшим и слегка скучающим.

Лиза стоит рядом; я не вижу её, но моё тело регистрирует, что воздух слева от меня на долю градуса теплее, чем справа. Мой мозг лихорадочно перебирает десятки банальных формулировок, которыми девушку можно пригласить на свидание.

Преподаватель с группой идут сквозь стену в другую часть бункера — смотреть на ужинающего Гиммлера и искать диван, на котором Гитлер скоро покончит с собой. Мы остаёмся одни в комнате. Пан или пропал.

— Кстати… есть планы на вечер?

— Нет, никаких.

(Скрип кровати — Гитлер и Ева меняют позу.)

— Я… в общем, если ты свободна, можем пойти куда-нибудь поужинать. (Кровать слегка шатается и стучит о металлический сейф, стоящий в ногах. Звук, вероятно, отдаётся в других комнатах бункера.)

— Ого, прямо ужин при свечах?

(Ева что-то говорит, но я не успеваю прочесть субтитры внизу.)

— Ха-ха, совсем нет, я… Для первого свидания можем просто выпить кофе. (Гитлер стонет и запрокидывает голову, его лицо покрывается воксельными глитчами. Секс, как я узнаю позже, — один из самых трудных для вычисления элементов сеанса.)

— Жаль, а я так надеялась на свечи.

Краем глаза я вижу, как её силуэт трясётся от смеха. Лиза откровенно наслаждается моим смущением, но мне уже всё равно. Она согласна на свидание, и я готов обнять от радости голое тело главного преступника XX века, лежащее в изнеможении на кровати передо мной. Сеанс завершается, после занятий мы встречаемся у входа на факультет, идём в ближайший бар и сидим в нём до трёх ночи, и болтаем без умолку, и я провожаю её домой, и я целую её где-то по дороге, и она зовёт меня к себе, и мы смотрим альбом с фотографиями её прабабушки, и мы занимаемся любовью и засыпаем.

IV

Историков вроде нас с Лизой чаще, чем кого-либо ещё, спрашивают о том, как устроены сеансы. За пятнадцать лет погружений в прошлое мы потеряли счёт светским беседам, начинающимся с: «Это потрясающе! Как такое возможно? Как это работает?». Мы объясняем как умеем, но правда заключается в том, что в большинстве своём историки не знают в точности, как работают сеансы, — в общем-то, им это даже не нужно. В университете мы с Лизой прогуливали даже базовый курс лекций для гуманитариев по устройству сеансов, так что наши знания о технологии в лучшем случае обрывочны. Но это никак не помешало нам написать десятки цитируемых работ и заработать хорошую репутацию в мире науки о прошлом. Так что то, что я пишу ниже, может быть неточно, неполно и способно вызвать возмущение у реконструкторов. Но я пишу не для них.