Они ведь едят щенков, правда? - [103]

— Ну, может, ты с ним еще в следующей жизни пересечешься. Вы оба перевоплотитесь в панд. Он будет Пандой Звяк-Звяк, а ты — Пандой Бум-Бум.

— Откуда в тебе столько цинизма? Разве ты несчастна?

— Ну, что тебе сказать? Если ты начал западать на эту дрянь, значит, тебе недостает цинизма.

— Да, пожалуй, тебе может показаться, что это так. А вот я после того, как попал в катастрофу, ощутил это странное желание: не вмешиваться ни во что. Жить самому и не мешать жить другим. Прощать. Например, — улыбнулся Жук, — я знаю, что это ты рассказала репортеру из «Вашингтон пост» о том, что провела ночь со мной в «военно-промышленном дуплексе». Но, как видишь, я из-за этого не взбесился. И даже не упоминал об этом до сих пор. И даже сейчас не злюсь на тебя.

Энджел как-то неловко взглянула на Жука.

— О чем это ты говоришь? Зачем мне было стучать на тебя какому-то журналисту?

Жук улыбнулся.

— Затем, чтобы Минди от меня ушла и освободила для тебя место. Но, знаешь, она бы все равно меня бросила — почти наверняка, если узнала бы, что я сутками напролет трудился с тобой ради отмены международных конноспортивных состязаний. Сколько в этом иронии, правда? Я тебя не критикую, но все-таки с твоей стороны было не очень-то хорошо разрушать мой брак. — Жук рассмеялся. — Что я говорю! «Я тебя не критикую». Конечно же критикую. Ну, я ведь сам с тобой переспал — так что вряд ли я имею право тыкать в тебя пальцем. Карма! Ее просто так не перехитришь, верно? Я одного не могу понять: отчего я чувствую себя таким… счастливым? Ну, ладно. К чему все эти вопросы?

— Это была не я, — заносчиво сказала Энджел, не глядя ему в глаза.

— Конечно же ты, дорогая, больше-то некому. Я проводил тебя тогда в подземный гараж, мы спустились на лифте, который находится прямо рядом с моей дверью. Ты села в машину. С затемненными стеклами. Так что ни одна живая душа не видела, как ты уезжала. Я бы, наверное, вычислил это и раньше, если бы не мой небольшой лобовой диалог с оленем. Несчастный олень! Надеюсь, он не страдал.

Тут Энджел взорвалась.

— Олень? То ты обвиняешь меня в том, что я разрушила твой брак. То хнычешь о каком-то олене! Да хрен с ним, с твоим оленем! И хрен с тобой тоже!

— Это немного грубовато, но я безоговорочно прощаю тебя. — Жук хихикнул. — Извини. Я понимаю, это, наверное, звучит весьма снисходительно.

— По-моему, ты просто бредишь. Не знаю, из-за чего — из-за этой аварии или из-за этой дурацкой религии, — но ты изменился. Ты стал какой-то странный.

— Очень надеюсь, что это так. Я только сейчас начинаю сознавать, каким ужасным человеком я был.

— Раньше ты был намного интереснее.

Жук задумался.

— Может, ты и права. Это всегда сложная задача: как бы не превратиться в зануду? — Жук рассмеялся. — То, что для одного — внутренний покой, для другого — кошмарное соседство за обеденным столом.

Раздался еще один взрыв, за которым последовал какой-то свист и резкий металлический лязг. С улицы донеслись звуки отдаленного веселья и пронзительный визг — Клич Повстанцев.

— Ладно. Все ясно. А это что еще за чертовщина?

— Да просто Бьюкс нашел на свалке этот промышленный бойлер. Ну и парень! Приволок его через лес на наше поле. И теперь они с ребятами используют его в качестве мишени. Им нравится звук, с которым их пули Минье ударяются об эту штуковину. Ну, а судя по звуку, я бы сказал, что прямо сейчас они тренируются стрелять по нему из артиллерийских орудий. Прокричим ура пятьдесят шестому полку!

— Всё. Я пошла за Барри.

Энджел выбралась из постели, с сердитым видом натянула лосины и рубашку и выскочила из комнаты.

— Передай от меня ребятам, что они молодцы, — сказал Жук ей вдогонку.

Он просто глаз не мог отвести от этих роскошных, завораживающих страниц. А потом ему пришло в голову название: «Ступник-14». Отличное, подходящее к случаю имя — прямо-таки сплав теологии с технологией. Да. Нужно будет поблагодарить Энджел за то, что она невольно подсказала ему эту идею.

Энджел. Он ощутил прилив эйфории и ясности. Бедная Энджел, подумал он. Такой несчастный водоворот гнева и негативной энергии. Сидя рядом с ней на кровати, Жук ощущал исходившие от нее волны — темные вибрации. Как-то это неправильно — ведь у него-то на душе такой мир, несмотря на то, что рядом летают пушечные ядра. Он рассмеялся. Ох уж эти ребята. Безобразники!

Жук перелистывал страницы книги. И вдруг он услышал чей-то голос. Как будто… иностранный. Он поднял голову, чтобы проверить — не вошел ли кто.

Но рядом никого не было.

Он снова обратился к книге — и снова услышал тот странный голос. Опять поднял голову. Никого.

И тогда он понял, что этот голос — его собственный. Но что же он произносит?

Да, конечно — ту самую мантру: ом мани падме хум. Странно, что он вдруг вспомнил ее. А еще удивительнее, что звучала она так, словно произносил ее кто-то другой, а не он сам. Он смутно припоминал, что натыкался на нее, когда проходил молниеносный курс тибетского буддизма. Это была мантра… Ченрезига, Владыки Любви, тибетского бодхисатвы сострадания. Странно. В тот раз она показалась Жуку какой-то жеманной и глупой. Ого — вот оно, опять!

Ом мани падме хум