Они стояли насмерть - [13]

— Что случилось, дорогой мой?

Это не было ни праздное любопытство, ни желание казаться отзывчивым, «отцом-командиром». Нет, Кулаков просто не мог оставаться равнодушным, если рядом с ним страдал человек.

В конце концов Кулаков узнавал причину. После этого следовал целый ряд бесед с комиссаром, принимались меры, и снова улыбался лейтенант, по-прежнему До хрипоты спорил о литературе или яростно доказывал тому же Кулакову, что ленинградское «Динамо» лучше московского «Спартака».

Воспитание Кулакова обычно сказывалось скоро: уже через несколько месяцев лейтенант приобретал прочные знания, опыт, и, получив повышение, покидал лодку. Он от всей души благодарил капитан-лейтенанта и уже на всю жизнь оставался его искренним другом.

Попав в новую обстановку, превратившись из подводника в пехотинца, Кулаков встретил много непонятного и еще внимательнее стал следить за молодежью. «Мне трудно, а им каково?» — рассуждал он. А поэтому настроение Чигарева не было для него новостью, так же как не оказалось неожиданным и собрание командиров. Еще четыре дня назад у него по этому поводу состоялся разговор со старшим политруком Ясеневым.

— Гляжу я на Чигарева и думаю, что самая пора его с небес на землю спустить, а? — спросил Кулаков. — Вызову и дам взбучку!

— Взбучка, Николай Николаевич, дело последнее, — возразил тогда Ясенев. — Я тоже внимательно наблюдаю за Чигаревым и его взводом. Даже Кирьянова, комсорга роты, туда нацелил.

— Ну и что ты, дорогой мой, предлагаешь? Ждать, пока дело до трибунала не дойдет?

— Грош нам цена, если до этого допустим… Эгоист Чигарев, крепко выправлять его надо.

— Что предлагаешь? — нетерпеливо спросил Кулаков.

— Что предлагаю? — Ясенев немного помолчал, подумал и ответил — Я думаю — атаковать его со всех сторон. Переговорю с его товарищами по училищу, настрою их соответствующим образом. Пусть они начнут. Народ зубастый и спуску не дадут. Они начнут, а мы поддержим… Твое мнение?

Кулаков согласился с доводами комиссара, и теперь, взглянув на Чигарева, на хмурых командиров, понял, что Ясенев начал действовать…

— Добрый вечер, — приветливо сказал Чигарев и протянул к огню покрасневшие влажные руки. — Пока выбрался из окопа, весь, как черт, вывозился в глине.

— А ты бы приступочки сделал, — буркнул Селиванов, и прикусил язык: получилось не по плану. Договорились сначала поужинать, а потом незаметно завести разговор о службе. Но реплика вырвалась непроизвольно. Уж слишком много накопилось на душе.

Чигарев взглянул на Селиванова, иронически усмехнулся и спросил:

— Опять нотации читать? Прикажете стоять «смирно», или можно «вольно»?

— Эх, какой ты колючий! Что ерш, когда его из воды вытащат! — засмеялся Кулаков. — Ты садись со мной рядком, обогрейся, подсушись, а потом и ругайся.

— Благодарю вас! — Чигарев козырнул, но не сделал даже шага к указанному месту.

У Чигарева было время обдумать свой разговор с Норкиным и Селивановым; он слишком хорошо знал товарищей, чтобы надеяться на то, что его оставят в покое, а поэтому заранее приготовился к неприятной беседе. «Я им покажу, какая у меня сила воли! Меня сломить не так просто!» — решил он еще перед тем, как идти сюда, и теперь стоял прямо, немного отставив в сторону правую ногу и отбивая носком такт.

Его независимый вид и ироническая улыбка взорвали Норкина. Он стукнул кулаком по колену и крикнул:

— Садись, пока приглашают! Это тебе не перед мамочкой выламываться!

Так грубо с Чигаревым говорили впервые, и он растерялся. Плечи его сразу опустились, на лице появилась виноватая, растерянная улыбка, похожая на гримасу. Он осторожно сел на кучу кирпичей и поежился, словно вдруг холодно ему стало у горячего костра.

Стало слышно, как шипела сырая щепка, брошенная на угли.

— Ужин, видно, придется отложить, а сейчас давай, Володя, поговорим по душам, — прервал молчание Норкин, успевший немного успокоиться.

Чигарев уже стряхнул смущение и вызывающе посмотрел на товарищей. Его глаза говорили: «Я готов! Я один — вас много, но мне всё нипочем!»

— Ты, Володя, неправ во многом, и мы решили, что будет честнее, если мы выскажем тебе всё сейчас, здесь, в глаза… Если ты поймешь нас, то мы будем только рады. Если нет — поставим этот же вопрос официально на комсомольском собрании… Начну по порядку. Ты недоволен, махнул рукой на службу, а это сказывается и на матросах, — Норкин замолчал, в раздумье провел ладонью по лицу. — Пожалуй, пока всё.

«Плохой же ты обвинитель. Уж если мне придется про тебя говорить — не возрадуешься», — подумал Чигарев, но вслух сказал:

— Это общие фразы. Прежде чем говорить их, я бы подумал, есть ли у меня веские доказательства.

— Доказательства? Сколько угодно! — поднялся лейтенант Никитин. — Ты за две недели не провел с пулеметчиками ни одного занятия и Только ноешь, как старая баба!

— Прошу без оскорблений! — Чигарев вздрогнул.

— Виноват… Хотя, какой черт, виноват? Правильно я сказал! Резче еще надо!.. Ты не ноешь, как старая баба, а скулишь, как щенок, попавший на мороз! Ты не хочешь слышать реплик матросов, а они очень точно всё подмечают!.. Вот шел я сюда мимо твоего взвода и слышал: «Сегодня опять спать не придется. Лейтенант на дождь и грязь жаловаться будет». Меня как ножом по сердцу полоснули! Ведь со мной ты четыре года учился! Твой позор на меня падает!