Они были не одни - [23]

Когда Каплан-бею надоедала шумная компания веселящихся друзей, он уединялся в отдельной комнате со своей избранницей и проводил там ночь.

Как-то раз бей услаждал себя обществом молодой цыганки, пленившей его не только своей красотой, но и замечательным пением. Он пил и закусывал, а эта плутовка, как любил называть ее бей, сидя у него на коленях и лаская его, напевала свои таборные песни. Она удивительно хорошо пела… В такие минуты Каплан-бей терял голову и превращался в ее раба: он вытаскивал из кармана все деньги, что при нем были, и бросал к ее ногам, а затем хватал эти маленькие босые ноги с блестящими раскрашенными ноготками и принимался страстно их целовать, шепча при этом имя, которое не было именем этой цыганки: «О Дольма Бахче, Дольма Бахче!..»

Раньше бею в этом доме прислуживал его старый сеймен Дервиш Лаке. Теперь же на эти две недели он взял сюда нового кьяхи, чтобы испытать его верность и расторопность. И Кара Мустафа старался изо всех сил, бодрствуя ночи напролет. Правда, закусок и раки у него было вволю. К полуночи в превосходном настроении он обычно отправлялся на кухню, к старой кормилице бея. Заигрывал с ней, даже лез целоваться, — все только для того, чтобы получить угощение, а она покрикивала и просила не мешать стряпать.

Первая жена бея умерла несколько лет назад. Вторая жена, госпожа Тидже, хотя ей уже было за сорок, превосходно сохранилась: полная, краснощекая, с большими черными глазами, окаймленными густыми бровями, с пышными волосами, иногда завитыми по последней моде, иногда скромно зачесанными назад. Как ни старался новый кьяхи, но ему никак не удавалось ни хорошенько рассмотреть, ни поговорить со своей госпожой. У нее была своя служанка Мереме, красивая девушка лет четырнадцати, сирота. Она поступила в услужение, чтобы прокормить своих двух маленьких братьев. В доме бея, кроме нее, было немало женской прислуги: повариха, судомойка, прачка, поломойка… Сеймены же либо слонялись без дела по двору, либо сидели в предназначенной для них комнате нижнего этажа. Кара Мустафа был человеком любопытным и повсюду совал свой нос, но ничего интересного так и не обнаружил.

Бывали дни, когда и госпожа Тидже исчезала из дворца. Куда она отправлялась, одному аллаху известно. Бей и его супруга не отдавали друг другу отчета в своих действиях, и каждый жил в свое удовольствие. Тем не менее иногда между ними вспыхивали ссоры, и шум поднимался такой, что становилось страшно: можно было подумать, что там, в верхних комнатах, грызутся собаки. И всякий раз в этих распрях первым складывал оружие Каплан-бей.

От первой жены у бея осталось двое детей: сын и дочь. Сын, Сефедин-бей, прославился на всю Корчу и ее округу своими дикими выходками. Ни за что ни про что он мог хватить кулаком первого встречного, войти в чужой дом и перевернуть там все вверх дном. Его боялись, как говорится, даже младенцы во чреве матери. Но все его проделки оставались безнаказанными. В описываемое нами время он отправился со своим сейменом в отцовское поместье в Малике, чтобы посмотреть, как там идет работа, а главное — поиздеваться над крестьянами.

Дочка бея, Сания, целые дни проводила в обществе своих подруг и светских молодых людей; любила наряжаться, постоянно меняла туалеты, завивалась у модного парикмахера. Все эти подробности о семействе бея Кара Мустафа узнал от Зельки — поварихи, с которой сразу же установил самые тесные дружеские отношения, главным образом ради того, чтобы получать куски пожирнее да повкуснее.

Наслышавшись от Зельки о красоте и распутстве госпожи, Кара Мустафа возымел дерзкое желание — хотя бы раз обнять свою хозяйку, коснуться этого прекрасного белого тела… То, что она была женой хозяина, только распаляло его страсть. Он мечтал об этом всю неделю перед отъездом в Дритас. Ходил чисто вымытый, тщательно причесанный, с закрученными усами.

Дня за два до отъезда как-то случилось, что бей, собираясь выйти из дому и уже дойдя до двери, вспомнил, что позабыл табакерку, и послал за ней Кара Мустафу. Кьяхи поспешно взбежал по лестнице на второй этаж и распахнул дверь кабинета бея. И тут он оказался лицом к лицу с госпожой. Белоснежная грудь ее была открыта, и тело, гибкое, как угорь, проступало сквозь тонкое, прозрачное платье. Женщина взглянула на него глазами, похожими на две крупные темные оливы.

У Кара Мустафы захватило дыхание. Он застыл на месте, глаза его расширились, вожделение овладело всем его существом. А она, не произнеся ни слова, скользнула, точь-в-точь как проворный угорь в воде, и скрылась за дверью.

Кара Мустафа тяжело вздохнул и, по своему обыкновению, принялся нервно покусывать кончики своих длинных усов. Но тут же вспомнил о поручении хозяина, взял табакерку, смущенный, спустился вниз и отдал ее бею.

— Да! Вот это женщина! Ее надо пить из чаши, как лучшее вино! — жадно облизывая губы, говорил Кара Мустафа своей приятельнице Зельке.

С той поры сумасшедшее желание заключить в свои объятия прекрасную госпожу преследовало его неотступно. Но через два дня ему пришлось выехать в Дритас, в поместье бея.

* * *

Июль на исходе, а серп жнеца еще не касался колосьев на полях Дритаса. От засухи они пожелтели, но не золотистой желтизной спелого плода, а тусклой, как лицо больного. От малейшего дуновения ветра, при взмахе крыльев пролетающей над полями птицы осыпались зерна.