Они были не одни - [107]

И тут он все вспомнил: вспомнил, что бей застрелил свинью, выгнал его из дома, а дом снес с лица земли. И ничего у него не осталось — все отнял бей, ненавистный бей! От прилива гнева и отчаяния он задрожал всем телом, как дрожит под порывом ветра осенний лист.

— Эй, вы, там! Работайте, не спите стоя!.. А ты, старик, убирайся отсюда, не путайся под ногами! — снова услышал Ндреко грубый окрик кьяхи.

Но старик не сдвинулся с места. Теперь Ндреко ясно видел перед собой фундамент башни. Он слышал удары кирки и стук молотков, и ему казалось, что все кирки и все молотки держит только одна рука — рука бея. И все удары эта рука направляет лишь в одно место — в грудь. Пробита грудь, вырвано сердце, брошено на землю и растоптано тяжелыми сапогами бея!

— Убирайся, Ндреко! — опять заорал кьяхи и толкнул его.

У старика искривилось лицо, потемнело в глазах. И представилось ему, что на вершине холма стоит виселица, сооруженная из бревен, оставшихся от его разрушенного дома. На виселице покачивается веревка. Бей забрасывает Ндреко петлю на шею и подтягивает его кверху. Ндреко извивается всем телом, и вот он уже повис в воздухе. Все сильней стягивает петлю бей, а кьяхи смотрят на это зрелище и хохочут до упаду. Бей разевает огромный, как пасть зверя, рот, на губах его выступает пена, он в последний раз изо всех сил тянет веревку, она лопается, и Ндреко, как мертвый, подает на землю…

Что было дальше, Ндреко не узнал и никогда не узнает. Его разбил паралич. Онемела вся правая половина тела. Он лежал в доме у Коровеша и время от времени в бреду повторял:

— Дом, мой дом, земля моя! Чтоб ты сдох, проклятый бей, чтоб ты превратился в прах и пепел!

И все в селе решили, что дни Ндреко сочтены.

* * *

У Скалистого ущелья с каждым днем все выше возводятся стены нового дома.

Несмотря на то, что крестьяне уставали, день-деньской работая в поле, все же каждый старался хоть как-то принять участие в постройке дома Ндреко: кто приходил работать, кто давал строительные материалы, кто предоставлял свою лошадь для подвозки камня. Особенно старались Петри Зарче, Ндони Коровеш, Бойко, Терпо, Шоро, Стефи, Селим Длинный. Многие из них работали даже ночью.

— Дом Ндреко обязательно надо выстроить раньше башни бея! — дали они друг другу зарок и работали изо всех сил.

Петри, Бойко, Ндони заботились о доставке материалов. Часто тайно от кьяхи они пробирались ночью в лес, похищали там древесину, заготовленную днем для башни бея, и доставляли ее к Скалистому ущелью. Дело это было и трудным и опасным. Они разрывали на себе одежду, пробираясь сквозь колючий кустарник, спотыкались о корни деревьев и падали. Возвращались из леса измученными, но удовлетворенными.

Бойко месил глину с соломой. Рина и Вита таскали ему с озера воду. Как-то раз за этой работой Бойко и Вита остались наедине. Он размешивал палкой мокрую глину, она подливала из ведра воду.

— Вот скоро и дом закончим, Вита! Я думаю, ты довольна? — спросил он девушку.

— Боюсь, что беды наши еще не скоро кончатся. Отцу с каждым днем все хуже, — печально ответила она, прикусив кончик головного платка, будто хотела помешать самой себе говорить дальше. Зачем говорить о бедах, когда она наедине с Бойко?

Недавно им случилось вместе возвращаться ночью из леса, куда они ходили за хворостом. Бойко и Вита шли впереди, а Гьика, Рина и двое других крестьян несколько отстали. Бойко и Вита выбрали уединенную, густо заросшую с обеих сторон тропинку. Ночь была безлунная. На крутых спусках им приходилось хвататься за ветки, чтобы не упасть со своим грузом. Они шли и молчали. Вита была смущена. Как это вышло, что она темной ночью оказалась наедине с Бойко? Что могли подумать Гьика, Рина и остальные? Когда они вышли на поле, Бойко сбросил вязанку на землю и предложил Вите немного отдохнуть. Она продолжала стоять на некотором расстоянии от него.

— Разве ты не устала, Вита?

— Нет… Я расцарапала руку о ветку.

Юноша подошел к Вите и нечаянно дотронулся до ее груди. Она вся вспыхнула.

— Пойдем! — порывисто сказала она.

— Подожди, Вита… дай немного отдышаться!.. — умолял Бойко.

— Нет, лучше пойдем, уже поздно, а не то остальные вернутся раньше нас, — торопила она.

И они пошли. Всю дорогу молчали. На душе у Виты было тревожно. Сложив ношу, Бойко стал с ней прощаться, а она не нашлась, что ему ответить, и чуть успокоилась, только когда подошли остальные. Но потом Вита ругала себя за то, что так сурово обошлась с Бойко. Ведь она его любила всем сердцем! Находясь вдали от милого, только о нем и думала, а вот посчастливилось остаться с ним наедине — и растерялась.

Так и сейчас! Вместо того чтобы сказать ему что-нибудь радостное, она говорит о печальном, о бедах.

— Не беспокойся, Вита, все беды минуют! — старался он ее подбодрить.

Ей хотелось бы на это ответить: «Все беды минуют, когда я выйду за тебя замуж», но не хватило у нее смелости выговорить такие слова, и она только пробормотала:

— Может быть, может быть… — И пролила воду мимо.

— Я не размешиваю глину, ты проливаешь воду, — с горьким смехом заметил Бойко.

— Это потому, что мы с тобой думаем не о работе, а совсем о другом, — прошептала она.