«Онейрос» - [6]

— Дамы, барышни и господа, дорогие друзья и уважаемые сотрудники! — начал директор, — я не хочу отрывать вас от занятий, которые, я уверен, вы все горячо любите. Трудные времена заставили наше предприятие внести строгий режим, отступив тем самым от девиза фирмы — лапидарной формулы господ Гарана и Гумалла, которые с любовью смотрят на нас с этих портретов: «Живи и жить давай другим». (Оживление в зале.) Времена не изменились спешу это подчеркнуть — но завод Гар энд Гу всегда находился во главе прогресса. Поэтому он стремится и на этот раз показать положительный пример. Дамы, барышни и господа! Имею честь сообщить вам, что исключительные по размерам наградные будут вручены всем без исключения членам нашего тесного семейства — разумеется, пропорционально заработной плате. Деньги можно получить сегодня же. Доставьте мне, пожалуйста, удовольствие и загляните, в течение дня, в кассу. До свидания!

Аплодисменты загремели с новой силой (господин Дуста даже запел первые такты национального гимна, но его примеру последовал один лишь Никламас, и их голоса вскоре покрыл шум аплодисментов). Затем все разошлись по своим рабочим местам, обмениваясь впечатлениями. Члены профсоюза христиан видели в необыкновенном поступке администрации руку провидения; социал-демократы заявляли, что черт не так страшен, как его малюют иные, а коммунисты (в которых метило это замечание) удивлялись наивности дирекции, воображавшей, что ее столь явная уловка приостановит борьбу служащих за свои законные права.

Но странно: вскоре разнесся слух, что и другие предприятия, по собственной инициативе, выдали служащим наградные, а некоторые мясники снизили цену на бифштексы, что весьма смутило министра финансов, уже три года готовившего соответствующий закон. Благотворительные учреждения получили значительные суммы от ряда жертвователей, пожелавших сохранить свои имена в тайне. Что же касается «ночных красавиц», то они дарили посетителям свои ласки по таким низким ценам, что это привело в восторг все терезианское население мужского пола — от гимназистов старших классов до академиков и министров.

Всеобщие сны продолжались каждую ночь, преобразуя характеры людей и внушая им такую щедрость, что даже безработица начала сокращаться, достигнув уровня, серьезно озаботившего атлантических партнеров Перении. Экономист, известный своими пессимистическими прогнозами, опубликовал в «Перенезской нации» статью, в которой черным по белому доказывал, что, если в остальных частях страны экономическое положение никак не изменилось, терезианцы имеют все шансы в ближайшем будущем осуществить знаменитое пожелание Каспора IV — чтобы каждый гражданин имел к столу молочного поросенка. Следствием статьи был необычайный приток в Терезию бродяг, что взволновало Префектуру полиции и заставило ее организовать ряд необычайно широких облав — чтобы выслать всех туда, откуда они явились. Некоторые проповедники возвестили, что Терезия вот-вот станет новым Сионом, но секретный циркуляр Ватикана несколько умерил их энтузиазм.

А сны продолжали властвовать над умами засыпающих терезианцев, возвращая скептических потомков Терезиануса в неизреченный рай их детства. То, что им снилось, было, по сути, все теми же наивными сказочками о примирении волков и овец, о всеобщей благожелательности и щедрости, но странным было — наряду с их неудержимой властью над умами — производимое ими влияние. Ни один человек, видевший такой сон, не мог устоять, чтобы не подарить нищему рубашку со своего плеча. Многие снимали рубахи прямо на улице и дарили их бродягам, плотным строем вышедшим из-под мостов Успы. Как в рассказах графини де Сегюр, жизнь приобрела розовый цвет. Число преступлений невероятно сократилось, заставив задуматься полицейских агентов, коллегию адвокатов и состав суда.

И тут, как гром среди ясного неба, пронесся слух о разорении банка Леви. И началась цепь самоубийств.

Господин Дуста вздохнул и протянул руку к пачке папирос. Но пачка была пуста. Он курил, позабыв обо всем на свете, и лишь обнаружив перед собой пепельницу, полную окурков, взглянул на часы. «Время идет, — философствовал архивариус, — и это нам не на пользу…» И медленно встал. Он помнил, что должен что-то сделать, и все же не мог сказать, для чего встал с кресла. Он открыл окно, и табачный дым белесыми полосами потянулся в ночь, густо-синюю, как в цветных фильмах.

— М-да… — тихо процедил господин Дуста, сам не зная, что хочет этим сказать.

Он включил свет, подошел к зеркалу, подвешенному над раковиной, несколько раз провел расческой по рыжеватым усам, отсутствующим взглядом следя за отражением в зеркале, потом пожал плечами и вышел из комнаты. И лишь на лестнице понял, что идет покупать папиросы.

— Добрый вечер, мадам Месал! — прошептал он, переступая порог лавочки.

В его голосе не было и следа той живости, с которой он еще недавно произносил свое приветствие, и старуха взглянула на него с беспокойством.

— Добрый вечер, господин Дуста! Вам нехорошо?

— Нехорошо? А кому нынче хорошо?.. Разве вам — хорошо, мадам Месал?

Лавочница вздохнула.

— А ведь все началось так прекрасно!