Она так долго снилась мне... - [19]

Между тем мои финансы постепенно таяли. Сперва я жил на деньги, которые оставили родители, потом на авторский гонорар за книгу, но вдруг обнаружил, что они иссякли. Я отвечал на тревожные звонки из банка, обещая новые поступления денег, выход нового романа, контракты на переводы. Доверия банкиров можно добиться, только внушив им, что ты — лакомый кусочек. Я научился лгать. Практически перестал быть самим собой.

И лишь встреча с необычной, совершенно особенной читательницей позволила мне опомниться и понять, что же со мной творится. Донателла прислала мне письмо, в котором рассказала, какое сильное впечатление на нее произвел мой первый роман, как она узнала себя в главной героине, страдающей от одиночества. Письмо меня очень тронуло. Я написал ей об этом. Она спросила, можно ли встретиться, чтобы я подписал ей книгу. Ее слова были такими искренними, такими пронзительными, что я испугался: а вдруг разочарую ее, не сумею оказаться на высоте иллюзий, которые она питает на мой счет. Но она настаивала, и я согласился, мысленно пообещав себе держаться на расстоянии, чтобы ни в коем случае ее не ранить.

Мы встретились в кафе на острове Сан-Луи. Я даже не удивился, когда оказалось, что она именно такая, какой я ее себе представлял. Когда она вошла в кафе, я вздрогнул. На мгновение мне показалось, что это та самая девушка, которая царила в моих снах. Но потом я быстро отмел эту мысль. Все женщины, которые мне нравились, были похожи на нее. Красивая и изящная, нежная и ранимая. Она казалось одинокой и немного потерянной. Она поздоровалась со мной: ее губы дрожали. Едва уселась, сразу начала подробно описывать ощущения, которые вызвал у нее мой первый роман; о втором не проронила ни слова. Глаза ее что-то искали в глубине моих глаз — может быть, слова, которые я когда-то нашел и которые так ее поразили.

Мне хотелось понять ее, утешить, полюбить. Она не оставила меня равнодушным, в душе я страстно надеялся увидеть ее еще. Но надежда, которую я разглядел в ее взоре, пугала меня. Слишком большой, слишком сильной была эта надежда. А девушка была такая красивая, такая чистая, такая загадочная — но не та, которой я ждал. Поэтому я счел своим долгом уберечь ее от грядущего разочарования. Перед тем как проститься, Донателла протянула мне свой экземпляр «В тиши ее молчания». В обычной подписи на память я попытался зашифровать послание к ней:

«Донателле. Мне дороги те слова, что нашептало ваше молчание. Моменты, проведенные рядом с вами, незабываемы. Спасибо!»

И я ушел, не предложив ей снова встретиться. Она поняла, что я очертил границы наших взаимоотношений, и, когда написала мне в следующий раз, речь шла о достоинствах моего романа, о ее страсти к чтению — и вдобавок о том, что она думает о мужчинах. Мне нравилось, как и о чем она пишет: слова, чувства, настроения. Мы были похожи, мне в голову приходили те же мысли, я обладал столь же ранимой и чувствительной душой. Словно какая-то невидимая нить нас связывала. Но отвечал я ей сдержанно и суховато, без лишних эмоций, потому что боялся слишком с ней сближаться: вдруг в ней вновь возродится надежда, а я окажусь несостоятельным… Она стала мне необходима, я нуждался в ее дружбе, в ее письмах издалека, в ее незримом присутствии в моей жизни. Я мечтал, что в один прекрасный день мы станем настоящими друзьями. Но внезапно она перестала писать, я расстроился и заволновался. Мало ли на что способна такая тонкая натура? Я забросал ее имейлами, но она не отвечала. Я уже готов был предположить самое худшее, как вдруг от нее пришло короткое и загадочное послание: «Не волнуйтесь, я слишком люблю жизнь, чтобы с ней расстаться. Только вот она меня не любит». На этом наша переписка прекратилась.

Но, словно ангел-хранитель, она сумела разбудить во мне лучшие чувства. Ее слова, все ее существование были чудом, вернувшим меня к жизни. Я вновь обрел себя, повернулся лицом к собственной реальности.

Я понял, чем обязан этой девушке.

А сейчас понимаю еще лучше.

ЛИОР

Только я свернулась клубочком в уютном бархате кресла с йогуртом в руке и романом на коленях, как из душа вылетела Эльза. Швырнула полотенце на кровать, открыла шкаф и испустила жалобный стон:

— Вот черт, опять нечего надеть!

Я давно привыкла к ее стенаниям и поэтому не обратила на них никакого внимания: таков был обряд, некий церемониал, нагнетающий напряженность перед каждой из ее вылазок на люди, чтобы в результате появиться там в полном блеске.

Эльза тем временем яростно рылась в груде шмоток. Наконец, издав радостный вопль, она извлекла оттуда топик с юбкой и мигом натянула на себя.

— Опля! Ну как, что скажешь?

Она встала передо мной, скрестив руки на груди, в типичной для моделей шестидесятых годов позе.

— Прямо-таки Барби.

— Не смей приравнивать меня к этой дурехе с нечеловечески длинными ногами, пожалуйста. Я же серьезно спрашиваю.

— Ты великолепна.

— Я бы даже сказала, величественна. Так ты уверена, что не хочешь пойти со мной?

Старая песня! Каждый раз мне приходится ее слушать.

— Послушай, тебе вовсе не обязательно с кем-нибудь кадриться! Ты можешь просто там посидеть, выпить стаканчик, поболтать с кем-нибудь, развеяться, в конце концов!