Она - [40]

Тетин дом, в котором ее нет. Подходить к нему, когда в нем не горел свет, было дей­ствительно тоскливо, однако несравненно приятнее, нежели в мой родной дом, просто кричащий о том, что внутри никого нет. Ат­мосфера тетиного дома сохранялась без изменений, будто его хозяйка лишь временно отсутствует.

— Ладно, сегодня я серьезно берусь за приготовление ужина. Нас ждут куриная паэлья и томатный суп. А на закуску картофельные чипсы, купленные в “Конамия”. И выпивка тоже оттуда, — сказал Сёити.

Сёити взялся за дело так, словно работа на кухне для него является привычной, и потому, охладив льдом игристое вино, я самостоятельно открыла бутылку и, напол­няя бокал Сёити, спросила:

—  Ты всегда умел готовить?

—  Скажешь тоже — готовить! Вот и сего­дня буду стряпать наобум из куриных окорочков из морозилки, консервов и увядше­го лука. Томаты тоже консервированные. Вино, которое будем пить, вот так запросто я планирую использовать в своем блюде. Все просто и незамысловато! — сказал Сёи­ти, доставая из-под раковины консервы с идеально убранной полочки. — Однако в старшей школе я сам себе готовил обед, который брал с собой. Это был настоящий мужской набор. Что-то типа риса и сверху положенного поджаренного овощного рагу с луком.

—  Да, молодец! — восхитилась я.

—  Возможно, все дело в том, что у меня по жизни был задан определенный курс... — предположил Сёити.

Мне снова захотелось спросить, почему же он стал таким хорошим, но я не задала вопроса только потому, что именно я, одо­леваемая всем этим, как никто другой по­нимала, что он совершенно не изменился с самого детства.

—  Может, я помогу? — предложила я.

—  Спасибо, не надо! Тут ведь только по­резать да сварить. К тому же у меня есть специальная заготовка для паэльи со все­ми необходимыми составляющими. Вплоть до риса, — ответил Сёити. — В доме у того, кто владеет магазином импортных продук­тов, много такой еды. Хотя, я думаю, тебе об этом известно.

—  Если тебе интересно, у нас дома был винный погреб, — припомнила я. — Когда меня отправляли туда за вином и я, отобрав ту или иную бутылку, возвращалась, то это всегда оказывались исключительно дорогие вина, и родители громко хохотали. “Непо­нятно, то ли у нее хорошие задатки, то ли она мот, то ли просто издевается над роди­телями. ..”— говорила мама. Затем папа от­кладывал вино и спускался в погреб за бо­лее подходящей бутылкой. Очень досадно. Думаю, лучше бы все пили только дорогие вина. Ну, тогда я ведь была еще ребенком... Выпьем?

Я вспомнила темное и прохладное поме­щение и блеск уложенных рядами бутылок. Красивые этикетки из разных стран. Я то­гда мечтала, что когда-нибудь побываю в каждой из них, но почему-то удалось съез­дить только в Италию... Память была раз­мыта. С одной стороны, казалось, что все было, а с другой — почти убеждена, что ни­чего не было.

Однако то восхищение, которое я испы­тала при виде залитой солнцем оливковой плантации, когда в детстве гостила в доме моей первой любви, существовало совер­шенно точно. И то, как я, затаив дыхание, наблюдала, как тень от облаков ложится на поля. И то, как я думала: надо же, в мире бывают такие красивые места!

— Мне кажется, здорово, что у тебя в семье были и радостные моменты тоже, — сказал Сёити, поджаривая лук и чеснок.

Приятный запах распространился по комнате, и я почувствовала себя еще более счастливой.

— Да, ты прав, — согласилась я. — Сей­час мне вспоминается много исключитель­но приятных моментов!

Я вспомнила, как мама специально для меня сшила маленький фартучек, и он был такого же покроя, что и мамин. В какой-то момент мама перестала готовить у плиты, и ее фартук постоянно висел на стене без дела. Я же одна появлялась на кухне, пекла печенье, жарила омлет. Мой фартук посте­пенно износился, а мамин оставался чис­тым и красивым. А потом в один из дней мама разом выкинула их оба, после чего фартуки в нашем доме перевелись уже окончательно.

Я тогда немного поплакала, но никому не было дела до моих слез.

Сёити спину держал прямо, но всем его движениям была свойственна пластич­ность, отличающая людей, занимающихся боевыми искусствами. Да, здорово, думала я, глядя на его плечи, здорово, когда нет су­тулости.

Он приводит женщину в свой дом, кор­мит ее чем-нибудь очень вкусным, окутыва­ет ощущением уюта и комфорта, лишает способности передвигаться. Заставляет ду­мать, что его жилище лучше и более пригод­но для жизни, чем жилище любого другого мужчины. Для того чтобы навсегда удер­жать свою женщину, приносит еду, как сле­дует заботится о ней, в своих руках посто­янно концентрирует темную силу, которой обладает только она. Будучи женщиной, я воспринимаю подобное мужское коварство так, как оно есть.

В действительности в своих инстинктах мы целиком и полностью идентичны жи­вотным, но так как мы все-таки люди, мы покрываем их слоем утонченности и дер­жимся величественно и благородно. В на­шем мире это считается правильным и наиболее приемлемым.

Моя работа заключалась только в том, чтобы, попивая вино и похрустывая карто­фельными чипсами, делать вид, что ничего этого не замечаю. В наших отношениях по­являлся расчет, более определенный, подоб­ный чему-то, имеющему форму, слепленно­му руками человека. Это стало очевидным. Как бы там ни было, сегодня драгоценная ночь. И провести ее, даже не заикаясь об этом, сейчас стало самым важным для нас обоих.