Она - [21]

Вот так беседуя, мы шагали вперед, и чем ближе подходили к станции, тем боль­ше народу нам встречалось. Когда я пере­живаю подобные моменты, у меня возника­ет иллюзия, что так в моей жизни было все­гда и будет впредь. Я понимаю, что это иллюзия, и ощущаю счастье.

—  Я никогда не стремился идеализиро­вать мать. Я догадывался, что есть в ней что-то непостижимое. И на твою матушку она, наверное, оказала очень серьезное воз­действие, — сказал Сёити.

—  Тем не менее мне кажется, что имен­но оттого, что она пережила подобный пе­риод в своей жизни, она, к счастью, никого не убила. Если ты растешь в странном доме и видишь, как умерли люди, это неиз­бежно на ком-нибудь каким-либо образом скажется, — предположила я.

—  Ты часто говоришь неопределенно. На ком-нибудь каким-либо образом... Хотя и в твоей жизни случилось такое. Кроме то­го, разве ты точно так же не расплачива­ешься сейчас за весь этот кошмар? — спро­сил Сёити.

—  Но ведь я такая дура. Я на самом деле считаю, что с тем, что случилось, уже ни­чего не поделаешь. Если что-то где-то от­клонилось от нормы, это непременно обна­ружится. К тому же я не хочу признавать, что в конце своей жизни мама окончатель­но поссорилась с головой. Если бы этого не случилось, она бы никого не убила, — убеж­дала его я.

—  Ты не дура! И именно поэтому в твоем добром сердце постоянно тяжелым бреме­нем лежит клубок разных проблем и пере­живаний, разве не так? Я знаю это. Я слиш­ком хорошо тебя понимаю, — сказал Сёи­ти. — Я наконец-то осознал, в чем и как раскаивалась моя матушка и как она за те­бя переживала. За то время, что я провел рядом с тобой...

—  Ну да ладно, уже ведь действительно ничего не исправить. Кстати, а где мы оста­новимся сегодня на ночь? — поинтересова­лась я.

—  В районе Сибуя, — ответил Сёити.

—  А отель большой? Лобби-бар имеет­ся? — не унималась я.

—  Есть, — заверил Сёити.

—  Здорово, да? Попьем чайку! Я обожаю отельные зоны отдыха. Потому что в любой стране, вот так просто сидя там, я могу на­блюдать за разными людьми, — воодуше­вилась я.

—  Я рад, что ты наконец улыбнулась.

—  Знаешь, всегда бывают такие момен­ты, когда хочется залечь на дно и поханд­рить, но сейчас было бы просто грешно тратить время на подобные вещи. Ведь каждый день я то и дело плачу, делаю для себя множество разных открытий, и все это так ново для меня. Я защищена твоими способностями действовать и принимать решения, и поэтому могу не думать ни о чем лишнем, — призналась я.

—  У меня талант делать так, чтобы ты не грустила, — сказал Сёити.

—  Гений фокусник, — рассмеялась я.

—  Нет, добрая фея, — с серьезным ви­дом поправил Сёити.

Я была счастлива.

Вечером после ужина мы разошлись по своим номерам. Я расслабилась и отдыха­ла, когда вдруг позвонил Сёити и сообщил, что на его электронный адрес, указанный в оставленной им в клинике визитной кар­точке, для меня пришло письмо от того са­мого директора клиники, который в насто­ящее время ведет консультации.

Я пришла в номер к Сёити. Читая письмо, я подумала о том, что директор, возможно, мог быть где-нибудь неподалеку и попросту побоялся встречаться со мной, поэтому подослал вместо себя Кодзима-сан.

В моем представлении ты все еще ма­ленькая девочка.

Когда я думаю о тебе, я чувствую соб­ственное бессилие. Всю свою жизнь в глу­бине души я не находил себе покоя. Узнав о том, что ты навестила нашу клинику, я был глубоко растроган.

Я понимаю, что не должен говорить об этом, но к твоей маме у меня были самые искренние чувства. И я сильно пострадал из-за этого. После того, что произошло, моя жизнь тоже очень изменилась. Об этом мне тем более не следовало бы упоминать, но я до сих пор время от времени ужасно хо­чу встретиться с твоей мамой.

Кодзима-сан рассказала, что ты стала совсем взрослой и держалась молодцом. Хо­чется верить, что все у тебя хорошо. Бе­реги себя.

Как же все-таки мне противен этот че­ловек, решила я. В душе он всегда стремил­ся сохранить свою жизнь и по возможнос­ти не подвергать себя риску. Я не могу его простить. Не могу простить, что он живет так долго, как будто не было моей мамы, как будто ничего не произошло.

— Вот поэтому я ненавижу этого ти­па! — выкрикнула я.

Сёити с удивлением заметил:

—  По-моему, это вполне честное и вдум­чивое письмо.

—  Да уж, если бы он не был вдумчивым, не смог бы открыть свою клинику. Однако же, будучи каким-никаким врачом, он тем не менее мало занимался пациентами и в свое рабочее время назначал встречи, что­бы повидаться с любовницей. Что может быть ужаснее? Даже уже из-за этого он мне противен.

—  Ну да, ты права... Подобные вещи не редкость в мире состоятельных людей, у ко­торых из-за вечной занятости ни на что нет времени, — сказал Сёити. — Для богачей подобное служит своего рода прибежищем в моменты, когда обстоятельства склады­ваются не самым лучшим образом. Прости за неудачное сравнение. Вряд ли это имеет какой-то социальный подтекст. А знаешь, когда речь заходит об этом директоре, ты становишься такой наивной, и, если чест­но, это так умиляет. Ты такая чистая, как ребенок.

Сёити улыбнулся, а я немного смути­лась.

— Возможно, в этом смысле время для меня остановилось. Но ведь в создавшейся ситуации он был чуть ли не единственным, кроме нас с папой, человеком, кто мог бы и должен был помочь маме, разве не так? Разве душевные расстройства — это не его специализация? Однако он ничего не сде­лал, так ведь? Вот поэтому, наверное, я и отношусь к нему так... К тому же, раз все умерли, мне, возможно, просто не на кого больше злиться, кроме него. Дядя с женой тоже пострадавшие, так как едва не были зарезаны моей мамой, и мне сейчас не на кого вылить всю свою обиду и ненависть. — Я заразительно рассмеялась, но в душе еще оставалось какое-то неприятное чувство. Похоже, в какой-то момент мне передалась тяжесть ощущений, владевших мамой и те­тей, когда они лежали в клинике.