Она - [8]

Она знает, что это для меня значит, и предлагает взять это на себя, но я благодарю ее и отказываюсь. Это прежде всего наше с Ришаром дело. Мой долг перед ним. Я должна сказать ему правду. Я качаю головой, думая, какая непростая задача меня ждет. Разрушить и построить заново.

Как он это воспримет на сей раз? В глубине души я злюсь на него за то, что он вернул нас на этот путь, вовлек в эту ситуацию, когда мы оба знаем, как она тяжела и какие нас ждут мучения, – мы ведь уже пережили ее, и я считаю этот период самым тяжелым в моей жизни.

Как он может заставить нас пройти через это вновь? Как может расковырять едва затянувшиеся раны? Будь он проклят, в самом деле. Какая молния их поражает, всех этих людей, убежденных в ценности своей работы, когда можно было верить, что они в здравом уме и способны понять, что это скверно, еще не закончив первой фразы? Какой густой грязью залеплены их глаза? Какая слепота парализует мозг? Какие шарики за ролики заезжают в голове?

Я прошу его зайти ко мне домой. Прекращаю работать за час до его прихода и пытаюсь расслабиться. Иду в сад, сгребаю листья, подвязываю розовый куст. Наконец делаю дыхательные упражнения.

Он входит. Я сообщаю ему новость. Секунду мне кажется, что он взорвется, но он просто оглоушен и направляется к ближайшему стулу.

– Вау, – только и говорит он.

– Ришар, качество твоей работы тут ни при чем. Налить тебе вина или чего-нибудь покрепче?

– В чем же тогда дело, если не в качестве? Я хотел бы это знать.

– Ты знаешь, в чем дело. Это индустрия. У них особые вкусы. Ни ты, ни я ничего не можем с этим поделать. Ты непременно должен укладываться в матрицу. Тебе этого не изменить. Впрочем, это делает тебе честь. Джину? Шампанского?

– Ты находишь, что случай подходящий для шампанского? Мы что-то празднуем? Я чувствую, что ты билась за меня, как львица.

– Это не отвечает тому, что они ищут, Ришар. Кому как не мне знать, я за это получаю зарплату. Но другие могут заинтересоваться. Попробуй в «Гомон». Кажется, они ищут сейчас что-то новенькое. Сегодня надо меняться, или тебя утопят.

– А ты меня поддержала? Сделала хоть что-нибудь?

Я не отвечаю. Протягиваю ему стакан джина с тоником. Он встает и, не говоря ни слова, идет к выходу.

У Венсана такой же окаянный характер, как у него, с ума сойти можно.

Когда мы жили все втроем, они доводили меня до ручки. Мне пришлось оборудовать верхний этаж, чтобы быть в покое, – за свой счет, на этом настоял Ришар, хотя он зарабатывал тогда гораздо лучше, но отказывался потратить хоть один евро на удовлетворение моего эгоизма – он говорил еще: твоя блажь, твой каприз, твой цирк, разнообразил репертуар.

Тон неуклонно повышался. Я чувствовала себя зажатой в клещи, куда ни кинь, всюду клин. Такое впечатление, что я за все платила вдвойне, слышала эхо.

Теперь я говорю с Венсаном, а на улице разразилась гроза, небо внезапно потемнело, и полил дождь. Вдруг повеяло холодом. Воздух пропитывается слабым запахом гниющей растительности. Он сообщает мне, что его берут в «Макдоналдс» и он надеется получить аванс, когда подпишет контракт. Он в своей машине. Говорит, мол, то, что я слышу, – это огромные капли барабанят по крыше, но я не слышу ничего. Он добавляет, что еще раз благодарит меня за поручительство, что это классно с моей стороны, что Жози тоже мне благодарна.

Я пользуюсь минутной паузой в его болтовне, чтобы спросить:

– Ты надеешься получить аванс по твоей зарплате? Венсан? Это ты мне сказал?

Я впервые развожу огонь в камине, когда близится конец ноября. Чувствую себя старой и усталой, притащив несколько поленьев. Реакции Ришара почти хватает, чтобы испортить мне вечер, – этот жест полнейшего презрения, эти надутые губы, – а тут еще дождь и трудности Венсана, который не может собрать сумму, необходимую для первой квартплаты, силы у меня кончаются, и я плачу.

Марти рядом. Этот кот сидел в нескольких метрах, когда меня насиловали. Он спит на моей кровати. Ест со мной. Следует за мной в ванную, не отстает, когда я иду в туалет или в постель с мужчиной. Он замер и смотрит на меня. Но я не кричу, не катаюсь по полу, и он вновь принимается рассматривать свою заднюю лапу, потом долго вылизывается. Я отворачиваюсь.

Ришар звонит мне назавтра и говорит:

– Ты как, отрабатывала на совесть эту роль стервы, которая тебе так идет, или это твоя натура?

Я ожидала чего-то в этом роде. Обида, горечь, злоба, мерзости. Я не думаю, что его работа гроша ломаного не стоит, но знаю, что никто не вложит в этот проект миллионы, и тут я бессильна.

– Кроме шуток? Как ты можешь говорить такое? Дура. Тебе-то откуда знать?

Его голос дрожит от сдерживаемого гнева. Иначе и быть не могло, само собой разумеется. Вот потому-то я на него и злюсь за то, что он запустил механизм адской машины, который снова перемелет нас тем или иным образом.

– От того, что ты будешь кричать на меня, твой сценарий не станет лучше, Ришар.

Следует секунда тишины, пока я сглатываю. Потом я слышу на том конце провода его вымученный смешок – но живо представляю себе его гримасу, глубокую муку, заполонившую все его существо.

Впервые за двадцать лет я откровенно признаю, что я не без ума от его работы. Этой темы я всегда умело избегала, никогда не говорила в лоб, чувствуя, что от этого может пошатнуться все здание. Эта тема была как фитиль. Была и остается, но что нам еще терять, чего мы не потеряли, на сегодняшний день?