Она друг Пушкина была. Часть 2 - [29]

. Месье Александров столь добродушен, что просто нужно закрывать глаза на отсутствие в нём умаI

Одним женихом стало меньше в петербургском обществе. Александрине Опочининой дорого обошлась прихоть царя. Девушка по-настоящему любила Павла. Известие о его предстоящей женитьбе сломило её — началась горячка. Две недели находилась она между жизнью и смертью: сильные конвульсии, бред, врачи опасались за её рассудок. Долли и её сёстры Екатерина и Аннет поочерёдно дежурили у её кровати. Без сомнения, причиной её болезни была мука, причинённая ей всей этой историей с Александровым, — отметила Фикельмон.

Карьера Павла Александрова не была блестящей: штаб-ротмистр Подольского кирасирского полка, флигель-адъютант и наконец генерал-лейтенант. Пикантные подробности его жениховства, заимствованные из дневника Фикельмон, являют весьма заурядную, без капли романовской вальяжности, личность. Он был знакомым Пушкина и прежде всего этим интересен нам. Его имя дважды встречается в письмах Поэта к Наталье Николаевне. Рассказывая жене о вечере у княгини Вяземской, где был «красавец» Безобразов, Пушкин заметил: Он так же нежно обошёлся со мною, как Александров у Бобринской. Помнишь? Это весьма тронуло моё сердце.[68] В следующий раз Пушкин говорит о нём с ещё большей иронией: Я что-то сегодня не очень здоров. Животик болит, как у Александрова.[69]

Героиня этой истории София Урусова продолжала блистать в обществе в ожидании своего суженого. Долли восхищалась её сверкающей белой и бесстрастной красотой. Но с тревогой наблюдала за отношениями царя и фрейлины, которые из тайных, благоприличных неожиданно превратились в явные, открыто демонстрируемые обоими.

По словам Фикельмон, место, занимаемое Урусовой в императорской семье, никому не понятно, но отражается меланхолией, которая затеняет ангельское и счастливое лицо императрицы. Она без обычного спокойствия переносит свою десятую беременность. Говорит о дурных предчувствиях. Именно этим чёрным мыслям приписывают отсутствие в ней весёлости, которая, по мнению всех, является её стихией. Я так люблю императрицу и думаю, что уже хорошо сумела узнать её. И мне представляется, что она поражена в самое сердце. Женским инстинктом она сумела отгадать то, что, возможно, свершится ещё только в будущем. Она обладает значительно большей силой и душой, чем предполагают, умеет скрывать многие свои чувства, но страдает от этого не меньше![70]

18 февраля 1832 г. Фикельмоны приглашены в Елагинский дворец на неофициальную встречу с императорской четой.

Мы тронулись от нас на санях в час дня. Стоял один из тех чудеснейших дней, когда зима облачила свои праздничные одежды, небо синее и ясное, солнечные блики розовеют на искрящемся снегу, а ветер чуть колышет лёгкие вуали дам.

Собралось избранное общество — самые красивые и элегантные светские дамы и много молодых офицеров. Прибыли император с императрицей с чудесным маленьким цесаревичем в сопровождении двора. Все уселись в салазки. Долли описала в дневнике это довольно дикое царское развлечение: все весело наблюдают как катающиеся, с опасностью для жизни, падают при спуске с ледяных горок. Я привыкла к этим странным удовольствиям Севера, где люди испытывают потребность настоящих или искусственно создаваемых эмоций, чтобы согреть в своих жилах кровь…

Подробности из рассказа Фикельмон дают представление о досуге императора. Катание на санях, обед в загородном дворце, танцы. Французский спектакль. Снова танцы до 11 часов. И наконец, поздний ужин.

Император и императрица очаровательны, когда их наблюдаешь вблизи, в тесном кругу, в роли хозяев, встречающих у себя в доме гостей. Всё в этом дворе элегантно, изысканно и великолепно. Но в этот день в Елагино кое-что меня чрезмерно поразило. Император словно хотел окончательно скинуть вуаль, прикрывавшую до сих пор его привязанность к княжне Урусовой. На сей раз он вообще не таил её, и все так отчётливо увидели это, что мне стало очень больно за императрицу. Инстинктом сердца она, может быть, давно прозрела истину этих отношений, но, поскольку соблюдалась внешняя благопристойность, её гордость и самолюбие, естественно, не были уязвлены. Теперь же этого нет. Предпочтение к княжне Софии превратилось в фаворитизм.

На другой день после бала у Нессельроде Долли записывает новые подробности о романе императора:

Княжна Урусова, со своим неизменным белым, розовым и гладким лицом, выражает неописуемую радость только тогда, когда находится рядом со своим владыкой-повелителем. В сущности, ничего невозможно прочитать на этом лице, но сколь благороднее, грациознее красота императрицы! Дважды во время попурри княжне Софи пришлось выбирать меня и императрицу. И каждый раз я видела, как Владычица краснела чуть ли не до белков глаз от чувства неловкости, которое ещё не научилась скрывать. Не знаю, как всё сложится в дальнейшем, и, наверное, часть общества встанет на сторону Урусовой. У неё появятся льстецы и угодники, но должна признать, что всё общество продемонстрировало возмущение этими первыми проявлениями фаворитизма на публичном месте, за что я ему благодарна. Во время бала никто не обращал на Урусову никакого внимания. Ощущалась какая-то общая демонстративная антипатия к ней, и напротив