Она друг Пушкина была. Часть 1 - [170]

В беловой рукописи романа Пушкина «Арап Петра Великого» зачёркнуты пассажи, навеянные образом Собаньской, — слишком очевидно было с ней сходство.

Графиню почитают <…> женщиной умной и холодною, имеющей любовников от нечего делать. Это мнение несправедливо. Она проста, имеет пылкие чувства, и любовь — главное дело её жизни. В обществе она рассеянна и ленива; это придаёт какую-то заманчивость её словам. Её странные вопросы, загадочные ответы вольно принимать за эпиграмматические выходки или глупости; мы, т.е. близкие её приятели, из дружбы прославили её оригинальность и остроту. Впрочем, она женщина самая добрая и милая…

Выкинутый отрывок мало что изменил — Собаньская властно присутствует в 1-й и 2-й главах романа в образе возлюбленной Ибрагима, графини.

Любовь не приходила ему на ум, — а уже видеть графиню каждый день было для него необходимо. Он повсюду искал её встречи, и встреча с нею казалась ему каждый раз неожиданной милостью неба. Графиня, прежде чем он сам, угадала его чувства. Что ни говори, а любовь без надежд и требований трогает сердце женское вернее всех расчётов обольщения. В присутствии Ибрагима графиня следовала за всеми его движениями, вслушивалась во все его речи: без него она задумывалась и впадала в обыкновенную свою рассеянность…

Это у Пушкина. А вот почти то же самое у Рылеева в пересказе Н. Бестужева:

В последовавших за сим свиданиях слёзы прекрасной моей клиентки мало-помалу осушились, на место их заступила заманчивая томность, милая рассеянность, которая прерывалась одним только вниманием ко мне. <…> Если она одна только со мною, она задумчива, рассеянна, разговор наш прерывается… Одним словом, она даёт мне знать о состоянии своего сердца и, конечно, давно знает, что происходит в моём…

Не правда ли странное, местами почти буквальное совпадение в описании пушкинской графини и госпожи К. у Бестужева—Рылеева? Нельзя объяснить это сходство только очевидной неповторимостью черт Собаньской. Объяснение этому может быть только одно — к Пушкину каким-то образом попала из Сибири рукопись Николая Бестужева. Вполне возможно, что её привёз его брат Александр Бестужев-Марлинский. Во время войны с Турцией сосланный на поселение в Якутск А. Бестужев подал в 1829 году на имя царя прошение о переводе его рядовым в действующую армию. Николай распорядился: «Определить рядовым в действующие полки кавказского корпуса с тем, чтобы и за отличие не представлять к повышению, но доносить только, какое именно отличие им сделано». По дороге из Якутска в Петербург он не мог миновать лежавшей на сибирском тракте Читы. Здесь в остроге вместе с другими декабристами находились два его брата, Николай и Михаил… Возможно, ему даже дозволили увидеться с братьями. Копию рукописи ему могли передать декабристские жёны. Впрочем, мало ли какими путями оказались «Воспоминания о Рылееве» в России. Родственники ссыльных нередко отправляли им в Сибирь специальные обозы с продовольствием…

Известно, что при жизни Пушкина было напечатано два отрывка из романа «Арап Петра Великого» — из IV и III глав. Приведённая мною цитата — из I главы. В госпоже К. Бестужева Поэт сразу же узнал свою Каролину. Впечатления от прочитанного и разворошённые приездом в Петербург Собаньской чувства вылились в образ графини в его весьма и весьма автобиографичном «Арапе». Ещё один зачёркнутый в оригинале отрывок:

Целый день он думал о графине Д., следовал сердцем за нею, казалось, был свидетелем каждого её движения, каждой её мысли <…> он мысленно собирался к ней, входил в её комнату, садился подле неё, разговаривал с нею — и мечтание постепенно становилось так сильно, так ощутительно, что он совершенно забывался.

У Бестужева: Я начал находить удовольствие в её обществе, дикость моя постепенно исчезла, я, не замечая за собой, предавался вполне и без опасения тем впечатлениям, которые на меня эта женщина производила. <…> Ты не поверишь, какие мучительные часы провожу я иногда; не знаешь, до какой степени мучает меня бессонница, как часто говорю я вслух с самим собой, вскакиваю с постели, как безумный, плачу и страдаю.

Не буду дальше продолжать параллели. Они важны прежде всего как аргумент, что Собаньская и была той самой госпожой К., которая приезжала в Петербург к Рылееву. И что её черты отразил Пушкин в «Арапе». Отыскивая в нём её след, я заметила и поразившее меня сходство писем — Пушкина к Собаньской и Ибрагима к графине. Они проникнуты одинаковыми мучительными воспоминаниями о днях восторга и блаженства. Но самое удивительное — пушкинская графиня носила то же имя, которым Поэт называет Собаньскую, — Леонора.

Я еду, милая Леонора, оставляю тебя навсегда. Пишу тебе, потому что не имею сил иначе с тобою объясниться.

Счастие моё не могло продолжиться. Я наслаждался им вопреки судьбе и природе. <…> Легкомысленный свет беспощадно гонит на самом деле то, что дозволяет в теории: его холодная насмешливость, рано или поздно, победила бы тебя, смирила бы твою пламенную душу, и ты наконец устыдилась бы своей страсти… что было б тогда со мною? Hem! лучше умереть, лучше оставить тебя прежде ужасной этой минуты