Она друг Пушкина была. Часть 1 - [13]

Разумовский строит замечательной архитектуры дворцы, создаёт первые на Руси ботанические сады, оранжереи, выращивает в них экзотические фрукты и растения, наполняет свои палаты замечательнейшими произведениями искусства — картинами, гобеленами, фарфором. В Москве сохранился построенный им Петровско-Разумовский дворец — ныне в нём размещается Тимирязевская академия. Любимое загородное имение гетмана поражало современников роскошью, утончённостью вкуса хозяина. Здесь перед коронацией в Москве останавливалась Екатерина II. Позднее по её приказу у Тверской заставы построен дворец (не вечно же одалживаться у своих подданных!) для отдыха царских особ после долгого путешествия из Петербурга в древнюю столицу. Петровский въездной дворец строился М. Казаковым целых семь лет, с 1775 по 1782 год. Он стал жемчужиной русского зодчества — сказочный древнерусский терем-теремище.

Несколько лет назад в Вене культурный атташе бельгийского посольства, историк и исследователь Жорж Англобер показал мне прелюбопытный документ, связанный с Отечественной войной 1812 года. В дни оккупации французами Москвы в Петровском дворце находилась временная резиденция пасынка Наполеона Эжена Богарне[26]. Это была обнаруженная Англобером в каком-то архиве записка маркиза Жюля де Сейва, состоявшего в свите вице-короля. В ней излагалась история вывезенных маркизом из Москвы картин и поисков их владельцев. Де Сейв квартировал не в усадьбе Разумовского, а в деревянном доме напротив. Сам же дворец, примечательный своей конструкцией, построенный из камня, что весьма редко в столь удалённом от центра районе, упоминается как ориентир. Дом с картинами был необитаем, отмечает маркиз, как была необитаема тогда почти вся Москва.

Когда начался пожар, я побросал в мою бричку несколько самых маленьких картин из большой коллекции этого дома. И они, подвластные воле той невидимой руки, которая провела меня через все опасности, благополучно прибыли во Францию.

Шли годы. Угрызения совести мучили маркиза. Он решил разыскать владельцев картин. Естественно, их имён он не знал. Поиски не увенчались успехом. Наконец, в апреле 1847 г., он обратился за содействием к русскому послу в Париже М. Ермолову. Желание де Сейва вернуть незаконную собственность было столь велико, что он снял отпечатки пальцев одной и той же руки, обнаруженные им на картинах, и передал их в русское посольство. Факт, достойный удивления, ибо происходило это более 150 лет назад. Тогда, возможно, ещё были живы собственники того сгоревшего дома или их наследники, но тем не менее де Сейв не смог их отыскать. Ермолов поручил это дело своему другу, как раз уезжавшему в Москву, кн. Голицыну. Записка заканчивается обращением престарелого маркиза к своим наследникам: если сведения из России поступят после его кончины, исполнить его волю и вернуть все девять картин их собственникам, при условии, что их самоличность будет убедительно доказана. В приложенном описании значатся настоящие шедевры: «Морской пейзаж» Сальваторе Роза, «Паж и солдаты» Давида Тенирса, гравюра по меди Франка (вероятно, Meister Francke). Была здесь и миниатюра «Лошади» (указан её размер — 10x10 см). Некоторые надписи полустёрлись от времени и, вполне вероятно, что эта картина принадлежала не кисти Ван Фаленса, как указывает де Сейв, а Ван Дер Мейлену, рисовавшему животных и батальные сцены на холстах маленького формата. Неизвестно, чем кончилась эта история. По предположению Англобера, полотна так и не вернулись в Россию. Со смертью маркиза поиски, вероятнее всего, прекратились.

Г-н Англобер попросил меня навести в Москве справки о бывших владельцах этого дома. В первый же свой приезд в Россию я обратилась в Музей реконструкции г. Москвы. Мне показали старые градостроительные планы, но, как ни странно, в музее не нашлось ни одной карты допожарного города. Посоветовали обратиться в Исторический музей, а он как раз в то время закрылся на ремонт. Не повезло! История эта ждёт своего дотошного исследователя. Ну, а картины, наверное, уже навсегда потеряны для России. Впрочем, как знать. Иногда случаются самые невероятные вещи…

Чистейшей рыцарской чести

После смерти Кирилла Григорьевича в 1803 г. подмосковное имение Петровское по завещанию досталось его сыну Льву Кирилловичу, человеку в высшей степени благородному, чистейшей рыцарской чести (характеристика А. А. Васильчикова). Ещё один колоритный представитель рода. Как все Разумовские, жил на широкую ногу, славился хлебосольством, умом, образованностью. Его прекрасный дом близ Тверских ворот по обширности, роскошному убранству и расположению может почесться одним из лучших домов в Москве, — писала в 1831 г. русская газета «Молва».[27] Известный литературный салон графа Разумовского посещали видные писатели, поэты, музыканты. Большая дружба связывала Льва Кирилловича с родственником жены — П. А. Вяземским. Le Comte Leon, — писал Вяземский, — был замечательной и особенно сочувственной личностью. Он долго жил в допотопной и допожарной Москве, забавлял её своими праздниками,спектаклями, концертами и балами, как в доме своём на Тверской (дом этот, купленный графом Львом Кирилловичем у Мятлевых, принадлежит ныне господину Шаблыгину, в нём помещается Английский клуб), так и в прекрасном Петровском. Он был человеком высокообразованным: любил книги, науки, художество, музыку, картины, ваяние. У него едва ли не у первого в Москве был зимний сад в доме. Это смешение природы с искусством придавало ещё новую прелесть и разнообразие праздникам его. Граф Лев Кириллович был истинный барин, в полном и настоящем значении этого слова, добродушно и утончённо вежливый, любил он давать блестящие праздники, чтобы веселить и угощать других, но вместе с тем дорожил он ежедневными отношениями с некоторыми избранными: графом Ростопчиным, Карамзиным, князем А. И. Вяземским и другими