Она была актрисою - [23]
— Зато Тамара Петровна страшно обидчива. Евгений Борисович часто ее унижал, и она вечно плакала. Другие либо не обращали внимания, как ты, либо давали сдачи, как я, а она принимала все близко к сердцу. Вот возмущение копилось, копилось и перешло предельную грань.
— Но она так переживала, когда узнала о его смерти! Говорила, что театральный мир осиротел!
— А по-твоему, ей стоило сказать — «ну, наконец-то!»? — съязвила Марина. — Кстати, я тут вспомнила, что она довольно надолго выходила из-за стола.
— А кто не выходил?
— Да, ты права, все мы как-то разбредались. Или был кто-нибудь, кто постоянно сидел на месте? Я не припомню, потому что я тоже не сидела.
— И я.
— Жалко. Короче, Тамара Петровна имеет и мотив, и возможность, причем мотив известен всем. Таким образом, если убийца — она, то она должна постараться обратить внимание следователя на открытый люк, чтобы его запутать. То же самое про Наташу. Правда, ее мотив известен только тебе да теперь мне, но и этого достаточно. Ведь ты в хороших отношениях со следователем, и представляется естественным, что ты ему все расскажешь.
— Не расскажу! — вставила Виктория Павловна.
— Но она-то этого не знает! Поэтому обратить внимание на люк выгодно и ей. Господи, хоть бы это была не она! Такая хорошая девочка…
— Конечно, не она.
— Тогда Галина Николаевна. Ты меня убедила, она действительно должна страшно ревновать. Преображенский так демонстрировал свою любовь к Дашеньке и пренебрежение к семье… А Галина Николаевна дама с достоинством, ценит себя высоко и обид не прощает. Тут не только ревность, но и унижение.
Вика добавила:
— И вообще, она ведет себя так, будто Дашенька ей до фонаря. Так я и поверила! Явно притворяется, а зачем?
Если уж в студии затаился убийца, пусть это лучше будет чужак, чем свой!
— Точно, — кивнула собеседница. — Ни одной женщине молодая соперница не будет до фонаря, так что ее безразличие очевидно нарочитое. Кстати, ты обратила внимание, что она стала краситься по-молодежному? Но это только подчеркивает ее возраст. Потом, она женщина умная, а убийство совершено очень умным человеком.
— Почему умным? По-моему, наоборот. Если это убийство, то какое-то ненадежное. Одно дело — вдарить хорошенько по голове, и результат сразу виден, а совсем другое — всякие там люки да блоки.
— Зато достигается максимальный эффект при минимальном риске. Открытый люк, например. Даже если бы кто-нибудь и заметил, что люк открывают, ничего бы не заподозрил.
— Как раз ее бы заподозрил! Ведь она — не член студии, так зачем ей трогать люк?
— Могла сослаться на обычное любопытство. Я, например, и то однажды в этот люк заглянула, потому что интересно. Вот и она так же, а потом случайно забыла закрыть. Не придерешься!
— Пожалуй, — согласилась Вика. — Но попортить блок — тут уже на любопытство не сошлешься.
— Блок висел в подсобке. Зашел, прикрыл дверь и порти, сколько влезет, никто не увидит. А зайти в подсобку — не криминал. Мало ли, что понадобилось! А если Галина Николаевна зашла, так опять же из простого любопытства. Нет, все продумано безукоризненно.
— А по мне, — сообразила Вика, — так это сделал скорее мужчина. Я вот не уверена, что сумела бы правильно установить этот блок, он бы у меня наверняка сверзился не вовремя. Абсолютно не представляю, как он устроен. А ты?
Марина пожала плечами:
— Тоже не представляю, но при необходимости наверняка бы разобралась. Хотя да, сама идея скорее для мужчины. Тогда Денис? Как-то маловероятно. Конечно, его вся эта ситуация жутко раздражала, но причин для убийства я не вижу. Дашенька явно оказывала ему предпочтение, а Преображенского придерживала на всякий случай.
— В каком смысле придерживала? Она его отваживала изо всех сил!
— Не будь такой наивной! Если женщина не поощряет в той или иной форме ухаживаний мужчины, он быстро от нее отвяжется.
— Да? — подняла брови Вика. — И в какой форме ты поощряешь ухаживания Сосновцева?
— Один-ноль, — засмеялась Марина. — Но, откровенно говоря, я все же была очень с ним аккуратна, поскольку боялась спровоцировать конфликт и сорвать премьеру. А вот после вчерашнего вечера от его симпатии вряд ли что осталось. Дай бог, если не возненавидел меня лютой ненавистью — при его-то самолюбии! Кстати, самолюбие у него настолько болезненное, что способно толкнуть на многое. Даже на убийство.
— Тогда уж он убил бы скорее тебя.
— Меня? А разве Я выставила его на посмешище перед залом, где сидело множество влиятельных лиц? Я только открыла ему глаза, вот и все. Правда, он не совсем вписывается в схему — его не было на генеральной. Не было или был?
— Не было. Значит, о люке он не знал.
— Во-первых, тем и хороша идея этого убийства, что непосредственное присутствие исполнителя вовсе не требуется. Открыл себе люк да ушел. А во-вторых, про люк Сосновцеву мог кто-нибудь рассказать. Ладно, поехали дальше. Мужчин осталось двое — твой Талызин да Кирилл.
— И оба рядом с убийством не лежали! — прокомментировала Виктория Павловна. — Тут даже твоей фантазии не хватит.
— Моей? — хмыкнула Марина. — Моей хватит на всех. Талызина мы, кажется, уже обсуждали. Моя фантазия предполагает, что Преображенский позвал его на банкет не зря, что они были знакомы. А вот про их горячий спор — это уже не фантазия, это чистая правда. Слышала я, клянусь! Но слов не разобрала. Я ж не знала, что это будет важно! Впрочем, я не настаиваю. Пусть не Талызин, пусть Кирилл.
