Он увидел - [3]
— Она чем-нибудь болела?
— Никогда. Даже гриппом. У нас носы, как подушки, говорим по-французски, а она хоть бы хны. Спортсменка, по лыжам первый разряд. Да она самый здоровый человек на всей стройке!
— Здоровый человек — и такое. Не вяжется.
Санька пожала плечами:
— Бывает.
— Что — бывает? — подозрительно посмотрел следователь.
— Когда не вяжется.
— А серьезно вы можете? — взорвался он вдруг. — Я серьезный человек, понятно? И профессия у меня серьезная, ясно?
— Ах, ах. А я вот бетонщицей работаю, так прямо со смеху лопнуть можно.
— Фамилия, имя, отчество?
— Козлова Александра Федоровна… А зачем?
— Заполнить надо. Год рождения?
— Шестьдесят пятый. Образование среднее, беспартийная, научных трудов не имею, родни за границей нет.
— Спасибо, очень остроумно. В последние дни Григорьева была чем-нибудь расстроена?
— Не заметила. Нет, была, как всегда.
— Чем она занималась — вчера, позавчера?
— Порядок наводила. Чистюля была ужасная. Перестирала все, перегладила. Пуговицы, где оторвались, пришивала. Старую обувь выбросила. Членские взносы вчера заплатила. Я и брать не хотела, я с получки собираю, но она обязательно хотела заплатить. Я еще спросила: ты что, уезжать собираешься?
— И что?
— А она сказала: возможно… Вот! Она заранее! Заранее все обдумала, теперь я точно знаю! Она что — насмерть? Умерла?..
— К сожалению.
Санька ссутулилась, съежилась, завяла.
— Ну да. Понятно. Скучно ей стало. Всё это.
— Что — это? — уже с раздражением спросил следователь.
Санька снова вскинулась:
— А всё! Может же умному человеку стать скучно? Или вы считаете, что не может? Хорошо, что у меня в голове — так себе, а то взяла бы и вышагнула, а какой-нибудь допрашивал бы: было у меня в этом роде или не в этом?.. Послушайте, надо же брату сообщить!
— Пожалуйста, можете сообщить.
— Видали, какой хороший? Да как же мы сообщим, если адреса нет?
— Ну, этого я не знаю.
— Да он же в Смоленске, брат! Я вам точно! Григорьев Николай Иванович, проще пареной репы. Ну, чего смотрите? Запишите! У вас-то, надо полагать, записная книжка имеется? Город Смоленск, Николай Иванович Григорьев, как придете, так сразу и сообщите.
— Что сообщить? Куда?
— По своим каналам, объяснять вам, что ли? Пусть передадут, что сестра… Они же двое на всем белом свете… Ну? Сделаете?
— Да что вы мне указываете…
— Я не указываю, я прошу. Или даже требую, чтобы вы как человек!
— Прошу говорить со мной официально!
— Да сколько угодно!
— Она не была — ну, скажем, беременна?
— Чего? Тоже мне проблема в наше время.
— А любовь? А несчастная любовь в наше время возможна?
— Всё возможно.
— Но вы полагаете, что этого не было?
— Да я не знаю, каким нужно быть человеком, чтобы она полюбила, а во-вторых…
— А каким нужно быть человеком?
— А вам это интересно, да? Могу и сказать. Несчастным нужно быть. Или очень талантливым. А лучше — то и другое вместе. Вы можете быть несчастным? А талантливым можете? Непризнанным гением, а?
— А во-вторых?
— А во-вторых, как раз несчастной-то любви ей и не хватало.
— Почему вы так думаете?
— Я не думаю так. Я так чувствую.
— Значит, Григорьева не смогла найти непризнанного гения и поэтому… Это вяжется, по-вашему?
— Вы насчет несчастной любви заинтересовались — я ответила. Ну, а когда женщине любить некого… Тут уж вы ничего знать не можете, тут уж вам не дано. И для вас это не вяжется. А для некоторых не вяжется, если без любви жить. И вообще я с самого начала сказала, что ничего вы не поймете.
— Но должно же что-то относиться к этому случаю?
— А может быть, всё относится! Не понравились ей мы с вами, например, вот и не захотела она с нами на одной земле жить. Скучные, говорит, люди. Бабы матом кроют, мужики по три часа перед зеркалом сидят, бороду себе расчесывают, да на черта ли мне такая бодяга?.. Опять не вяжется? Ну, и черт с вами, надоело мне всё, слова больше не скажу…
Добирался Григорьев сначала самолетом, потом поездом с ночной пересадкой и, наконец, вышел в старозаветном районном городке, откуда нужно было километров сорок проехать на какой-нибудь из попутных машин, что тяжким несмолкаемым гулом возвещали о себе с восточной стороны. Городок хоть и был разбужен грохотом невероятной техники, взлохмачен пылью, но по-прежнему выпускал своих гусей и кур на проезжие улицы, которые теперь и на самом деле стали проезжими, птицам приходилось отскакивать, хлопая крыльями и роняя перья в смертном полете, от гигантских колес невиданных чудовищ, но, ошалело передохнув, они снова возвращались на излюбленные уличные выпасы, еще недавно сплошь покрытые лысоголовой аптечной ромашкой. Городок как-то разом одряхлел, дома и палисадники покрылись пылью, хозяева уже отчаялись свести серый налет со стекол, и окна смотрели на происходящее старчески незряче и покорно.
«Снесут скоро, — подумал Григорьев. — А может, и не снесут, а протянут по краям высокомерные многоэтажки, и устарелые домишки, еще недавно заботливо подновляемые, долго будут хиреть ни живые, ни мертвые, пока не вызреет в них новое поколение и не уйдет работать на стройку и не осядет там прочно, перетянув к себе и стариков, и лишь брошенные псы останутся стеречь не нужное хозяевам добро».
Сборник Аллы Бархоленко «Отпусти синицу» состоит из трех пьес. Эти пьесы шли в профессиональных театрах, ставились на телевидении, игрались самодеятельными коллективами. Их герои — люди разных профессии и разного возраста.Действие происходит в наши дни.
Повести и рассказы о людях разных профессий и разных поколений. Автор вводит читателя в сложный внутренний мир человека, тяготеющего к осмыслению своих поступков.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.
Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.
Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.
Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.