Он убил меня под Луанг-Прабангом - [26]

Файн выключил магнитофон и, откинувшись на спинку старинного, с истертыми валиками кресла, закурил и почувствовал, как у него устало расслабились мышцы живота.

Он потянулся и закинул тонкие руки за голову. Возле окна, в дальнем углу номера, запел сверчок. Файн долго слушал, как поет сверчок, а потом неожиданно для самого себя - заплакал. Он включил диктофон и поднял микрофон, чтобы песня сверчка явственнее записалась на пленку. Он долго сидел с вытянутой рукой и, улыбаясь, счастливо плакал, слушая, как пел сверчок. А когда он замолчал, Файн сказал в микрофон:

- У времени добрая песня...

04.07

- Поставь будильник на пять часов, - сонно пробормотал Билл. - Я хоть часок вздремну. Мы в пять должны вылетать...

- Я разбужу. Спи, - сказала Сара. - Я разбужу тебя в пять.

- Мы разбомбим эту машину с чарли и быстренько вернемся.

- Спи. Спи, - повторила Сара, - Спи же ты...

- У меня очень свирепый командир. Мне нельзя проспать.

- Спи. Я тебя разбужу.

Саре показалось, что парень уснул. Она осторожно отодвинулась от него. Ей хотелось бежать отсюда, но парень обнял ее, прижал к себе и спросил:

- Куда ты?

- Никуда. Просто мне жарко.

- Нет. Лежи рядом. Я не буду спать, я только подремлю пятнадцать минут, - он поцеловал ее в шею. - И сразу проснусь. И у нас еще останется полчаса на любовь. Поцелуй меня.

Сара прикоснулась губами к его щеке.

- Нет, поцелуй меня так, как раньше.

- Я устала.

- Ты думаешь, я не устал? Я тоже очень устал.

- Поспи. Поспи немного.

- Хорошо. Совсем немного. Разбуди меня через десять минут. Ладно?

- Хорошо.

И Билл уснул: он всегда засыпал сразу, как ребенок.

04.29

- Я не мешаю тебе своими коленками? - спросил Ситонг.

- Нет, что ты, совсем не мешаешь.

- Я взял еще две канистры на обратный путь и продовольствия, поэтому стало так тесно.

- Ты на границе не отдохнешь? Там хорошее убежище.

- Нет. Надо возвращаться на фронт, - ответил Ситонг. - Там дел много. Ну-ка, поддай скорости, - попросил он шофера. - Надо поскорей проскочить равнину.

- Я и так гоню, - сказал шофер. - Равнина очень красивая, - обернулся он к Степанову. - Вы ее днем не видели?

- Чего красивого может быть в равнинах? - удивился Ситонг. - Красиво бывает только в горах.

- Почему? - спросил Степанов.

- Потому что в горах неизвестно, что будет дальше. Поднимешься на вершину - и видишь: водопад. Поднимешься на вторую - а там ульи с медом; опустишься в ущелье - а там олень стоит. А равнина - что? Как жизнь: заранее знаешь, что в конце помрешь...

- В равнине можно построить красивый город, - сказал шофер. - Кхам Бут, когда был с рукой, нарисовал такой город: он весь стеклянный. Когда мы победим, в тот город станут приезжать люди со всего мира - отдыхать, и охотиться, и ловить рыб в горных потоках, стремительных как любовь, закончил он обязательной саванакетской цветистостью.

- Жаль только, - задумчиво улыбаясь чему-то своему, далекому, сказал Ситонг, - что у нас нет снега.

- А у нас жалеют, что мало лета, - сказал Степанов.

- Всегда жалеют о том, чего нет, - сказал Ситонг. - Вообще-то снег это очень красиво.

- В нем много высокой эстетики, - сказал Степанов, - особенно когда его вспоминаешь, а не идешь по нему босиком...

- А что такое эстетика? - спросил шофер.

- Эстетика? - переспросил Степанов и пожал плечами. - Черт его знает... Наверное, это - когда уважают человека. В жаре нет эстетики, например.

- Жара - это ничто, - засмеялся шофер. - Как же может ничто уважать человека?

- Жара - это нечто, - сказал Ситонг. - Ведь ты реагируешь на нее?

- Я на нее потею, - ответил шофер, - а не реагирую.

Ситонг спросил Степанова:

- Ты любишь снег?

- Очень.

- Я тоже очень люблю снег, - сказал Ситонг. - Я очень любил подниматься на фуникулере в Париже, когда шел снег.

Степанов вспомнил фуникулер в Татрах. Он тогда забрался на самую вершину - думал только посмотреть на Татранскую ломницу, но начался буран, и водитель фуникулера вошел в маленький ресторанчик, отряхнул с фуражки снег и сказал:

- Будем отдыхать.

В ресторанчике было четыре человека: краснолицый седой австриец в спортивной ношеной куртке, женщина-горнолыжница, сидевшая возле самого окна, парень, игравший на губной гармонике и Степанов. Водитель фуникулера ушел на кухню, и оттуда был слышен его рокочущий голос, - наверное, он пил пиво и поэтому так довольно рокотал.

Австриец спросил Степанова:

- У вас нет огня?

- Есть. Пожалуйста. - Степанов протянул ему зажигалку, и австриец прикурил треснувшую, намокшую сигарету.

- Спасибо, - сказал австриец. - Хороший снег, а?

- Снег дрянной, - сказал парень, перестав играть на губной гармошке. - Если он не прекратится, надо будет здесь ночевать.

- Ну и прекрасно, - сказал австриец, - это ж приключение. Что может быть лучше приключений в нашей жизни?

Парень показал глазами на женщину, сидевшую спиной к ним возле окна, и ответил:

- Любовь лучше приключений.

Австриец громко крикнул:

- Эй, кто-нибудь!

Из-за занавески выскочила девушка и сказала:

- Просим вас...

- Сливовицы... Пять крат, - показал на пальцах австриец.

Девушка сделала испуганные глаза и побежала выполнять заказ.