Он говорит - [64]

Поехали мы как-то ранней весной в Сочи, где было два прекрасных, по советским ещё меркам, международных отеля. У меня номер был с раздвижной дверью на балкон, где море и прочая красота, виды и дали, то есть не сэкономили на мне, спасибо. Ну и работы почти нет, оттого что хозяйка моя занемогла желудком и третий день из своего номера не вылезает.

А я крепкий был такой, от прежней резвой службы не отошёл, и на рассвете всё выходил поразмяться. Бегал там по пляжу и даже окунался. А на пляже — никого, кое-где ещё снег лежит, и только стоят недопитые бокалы на столиках, оставшиеся от прошлого вечера. Ну, я и макался на свою короткую минуту „по-взрослому“, с экономией одежды.

Да только оказалось, что в это же время там происходила сходка грузинских воров — это у них принято, на нейтральной территории встречаться. Мужчины там дела обсуждают, а жёны их, затянутые в чёрное, ходили как призраки. Впрочем, под настоящей охраной.

И вот одна такая оказывается рядом. Стоит она сверху, а я ещё в воде. А за ней два здоровых лба при стволах. Ну, думаю, даже с мороженым хреном меня застрелят за неуважительность.

— Хорошая вода? — спрашивает она вдруг.

— Хорошая, — говорю, — прелесть, что за вода. Лучше не бывает, рекомендую. Практически как в раю себя почувствуете.

А сам льдинки всё отталкиваю.

Вот было самое опасное, что я на этой службе испытал.

А потом актриса с папиком поругались, да меня и рассчитали».

Он долго молчит, трогает стену, а потом говорит: «Я американцев не любил никогда. Не то, чтобы уж так не любил конкретно, или как вероятного противника, а вот не лежала у меня душа. Ну и, действительно, я двадцать пять лет с ними воевать готовился, а они со мной.

А потом, когда я в банке работал, нас, в качестве оплаченной радости, в Непал повезли. Там модные всякие слова говорили, тимспирит какой-то, но я так понимаю, это всё обычный туризм за банковский счёт. Какой у меня в службе безопасности тимспирит? У меня и с обычным спиритом не забалуешь.

А всё же поехал. Горы, красота, усиленное питание.

Мы гусиным шагом взад-вперёд ходим — от одного горного отеля до другого. И вот увидел я американца — меня ещё ткнули локтем в бок: „Смотри, Иваныч, на тебя похож“.

И правда, похож. Невысокий, крепенький, а с лицом известная штука — все люди смотрят не на лицо, а на что-то немногое — на разрез глаз, форму носа. Оттого при проверке документов мы всех китайцев за одного принимаем, а они нам тем же отвечают. Не умеют люди на документы смотреть.

Смотрю я — американец такой собранный, аккуратный, идёт по тропе не быстро, не медленно.

С выправкой, я бы сказал. Видно — не из гражданских.

Мы на привале с ним стыкнулись. Он там в камнях сидел, поставил себе газовый примус. Грамотно так поставил, с подветренной стороны. Его и не видно вовсе.

Я подошёл и к нам зову. Это секретарши меня попросили, они им очень заинтересовались. „Русское гостеприимство, — говорю. — Добро пожаловать к нашему шалашу“. А он улыбается и отвечает, что нет, девки у вас пригожие, я оценил, но не в этот раз.

И понятно мне стало, что он сам по себе, без баб этих глупых идёт, и без дурацких этих мантр в голове. И без пенсионных восторгов, как разные европейские старушки.

Вот думаю, молодец какой.

За нами джипы приехали — на ночлег везти, а он покрутил головой, на звёзды глянул, вижу — определился. Кинул рюкзак за спину, да и ушёл.

И потом я его в отеле видел.

Ему говорят: „А вы на дискотеку сходите, у нас хорошая дискотека“. А он всё улыбается: „Я, — говорит, — танцую со звёздами. Что мне ваши дела“.

Говорят, американцы — дрянь. Но мне-то достался этот.

Вот те, что к нам в банк приезжают, действительно неважные. Вроде бы всё как у нас, разрез глаз, рот, нос — а видно, дрянь. Но я никому, конечно, не говорю, зачем?

А вот тот был — настоящий.

С таким и воевать бы было — одно удовольствие».

Он говорит при этом: «Я рано начал за границу ездить. Ну, ты помнишь, первый раз в школе, когда нас всех в ГДР повезли. Ты не ездил? А я поехал, конечно. Там смешно было. Немцы все сексом были озабочены. И ещё таблички на туалете поменяли — мужской с женским.

Да не в этом дело — когда ездить можно стало, я всей семьёй катался. А я на машине люблю — самолёты это не для меня.

Да только тогда можно было копейки какие-то поменять. На гамбургеры — и то не хватит.

Но у меня был однокурсник-узбек, а сеструха его в Париже жила.

Вот мы и договорились — я ему рублей на пять тонн грина, а сеструха его в Париже мне местными отдаст. Или — зеленью, неважно.

Вот и поехали — правда, деньги у меня, что я с собой взял, ещё в Германии кончились. Но до Парижа я дотянул, на остаточном бензине. Я уже с некоторой тревогой, у меня ведь жена, двое детей на заднем сиденье, а эту сеструху я в глаза не видел.

Ну, покружил по Парижу, нашёл улицу — не в самом центре.

Притормозил.

Стал на звоночек жать.

Долго мне не открывали. Вдруг дверь заскрипела и выходят: мужик довольно пожилой и с ним девка. Ну, действительно узбечка, я в этом понимаю. Ах, говорит жаль, что вы не позвонили, мы сейчас уходим, у нас тут приём, но вы проходите в дом, располагайтесь, потом поговорим.