Омут памяти - [31]

Всего этого Россия хлебнула вдоволь — и в 1905–1907 годах, и в феврале 1917 года. Некогда было подумать, все взвесить, притушить эмоции и обратиться к разуму. Железный каток событий без разбора подавлял все на своем пути.

Но если в период, рожденный Февралем, подобная практика необузданной дикости была антиподом целей и надежд революции, которая не сумела справиться с бунтарской психологией толпы, то октябрьская контрреволюция сделала психологию ненависти, мести и разрушения источником и опорой своей власти.

В условиях России, в которой всегда правили люди, а не законы, особое значение приобретает право. Правовое общество предполагает, что в обществе утверждается безусловное верховенство закона, основанное на свободах и правах человека. Ключевым элементом является создание действенной и независимой судебной системы, способной противостоять чиновничьей власти на всех уровнях и принимающей окончательные правосудные решения на основании закона.

Почему я повторяю эти, казалось бы, достаточно известные истины? Прежде всего потому, что они крайне актуальны для нынешней России в качестве практических проблем жизни. Их обязана была решить Февральская революция. В этом состояло ее историческое предназначение. Реши она эти проблемы хотя бы частично, Россия сегодня была бы другой страной. Но лидеры Февраля всего этого не ведали, не знали, а если и знали, то не сумели подчинить этим основополагающим принципам свою практическую деятельность.

Сумасбродность Февральской революции нашла свое основное выражение в митинговой демократии, очень часто перераставшей в горлопанство. Митинговали все и по самым различным поводам. Разные комитеты и советы иной раз заседали круглые сутки, без заранее выработанных повесток, обсуждая самые разные вопросы. Царила бестолковость и демагогия. Брали верх самые горластые.

Митинги втягивали в обсуждение важных политических вопросов людей, которые не были готовы даже к поверхностному пониманию политических, социальных, экономических проблем. Однако резолюции, чаще всего крикливые и лишенные здравого смысла, оказывали свое влияние и на позиции партий, и на деятельность правительства. В такой ситуации популистская политика с ее крайним упрощением в оценках и решениях находила широкий отклик.

В конечном счете митинги и собрания становились важным орудием манипулирования сознанием масс в групповых интересах, действенным средством давления на структуры Временного правительства. В итоге крайне незначительная часть населения во многом определяла политику, а в конечном счете — и судьбу страны.

Правомерен вопрос: насколько эти митинги, собрания выражали настроения масс? История показывает — Февральская революция тому яркий пример, — что и революцию, и противостоящую ей контрреволюцию в конечном счете осуществляет в основном безответственное политизированное меньшинство при пассивной позиции или полной апатии основных масс населения. В результате, однако, именно «безмолвствующее большинство» больше всего и страдает от действий политизированного меньшинства. Сама техника бесконечных митингов, простые и доступные массам лозунги, в основном разрушительного характера, вели, по свидетельству современников, к вульгаризации и без того достаточно примитивного сознания.

Никто не учил людей думать, но все учили ненавидеть.

Дьяволизация противника, манипулирование образом врага были характерны для всех политических партий того времени, особенно для левоэкстремистских — большевиков, эсеров, анархистов. Митинговая демократия несла в себе бациллы саморазложения, укрепляла идеологию нетерпимости. Революцию шаг за шагом заменяли бунт и анархия. Страна медленно вползала в хаос безвластия. Борьба с самодержавием обернулась борьбой с народом и разрушением самих основ человеческого общежития. Законов, защищающих новую Россию, так и не появилось.

Февральская революция не только не укрепила политический центр, но и размыла его, подорвав тем самым основы стабильности. В России так и не нашлось силы, опирающейся на здравый смысл и способной противостоять как самодержавной реставрации, так и вульгарной политике революционаризма. Все это создавало благодатные условия для перерождения демократии в анархию.

Обществу не удалось разумно воспользоваться свободой. Застилала глаза самонадеянность, мешало высокомерное отношение к практическим повседневным делам. Именно тогда получила распространение практика «революционной целесообразности», которая была поставлена выше закона, что неизбежно вело к гибели демократии, готовило почву для большевистского экстремизма.

Демократические силы не стали тем стержнем, вокруг которого объединилось бы все жизнеспособное в обществе, все здоровое и разумное. Вера в возможность построить более свободную, счастливую Россию на пути демократии быстро испарялась. В этой ситуации любая группа решительных заговорщиков получала преимущество перед любыми демократическими объединениями.

Когда я пишу строки об обстановке тех дней, то ловлю себя на мысли, что они являются как бы слепком дней сегодняшних. Уж очень все похоже. Но в том и печаль, что пишу о событиях, которые были тогда, перед октябрьским переворотом, а не сегодня. Хотел бы надеяться, что повторяющаяся логика событий и ошибок не приведет к тем же результатам. Если не мы сами, то, может быть, История сжалится над Россией.