Омут - [47]

— Все равно я не думаю, что это сделал Ривис.

— То, что вы думаете, не доказательство. Я привел вам доказательства, и достаточно веские... Между прочим, Арчер, вы немного поздно сообщили мне, когда подобрали Ривиса и решили с ним покутить. Что случилось тогда в баре, Арчер, он очень убедительно рассказывал вам о своей честной жизни?

Я сдержал гнев. Карта не сыграла. По-видимому, не сыграла.

С надменной медлительностью Надсон вынул маленькую сигару из маленького кармашка, попросил разрешение у дамы закурить, отломил кончик сигары и бросил его в пепельницу, зажег сигару, потушил спичку, выпустил струйку дыма:

— Когда мне потребуется инструктор, чтобы рассказать, как мне вести свои служебные дела, я пошлю вам срочное письмо.

Он вышел из комнаты, оставляя за собой облачко приятного дыма; и тут же вдруг вернулся из холла, ведя за руку Кэти. Она пыталась вырвать руку из его цепкой хватки.

— Отпустите меня, мистер Надсон.

Он резким движением освободил ее руку.

— Прости, Кэти. Я не хотел быть грубым.

Она повернулась к нам спиной и направилась было к двери, скользя белыми меховыми тапочками по ворсу ковра. В розовом шелковом халате, с блестящими, распущенными по спине волосами, она выглядела очень трогательно. Надсон смотрел на нее со странной безнадежностью во взоре.

— Подожди минутку, дорогая, — сказала мать. — Почему так поздно ты не спишь? А, почему?

Кэти остановилась в дверях, но отказалась повернуться. Покрытые атласом плечи ее напряглись.

— Я разговаривала с папой.

— Он тоже еще не спит?

— Он не мог уснуть, и я тоже не смогла. Мы услышали ваши голоса. Теперь можно мне вернуться в постель?

— Конечно, дорогая.

— Я хотел бы задать Кэти вопрос, — пришлось вмешаться мне. — Вы позволите, миссис Слокум?

Материнским жестом она подняла руку.

— Бедной девочке пришлось отвечать на такое количество вопросов. Не может ваш подождать до утра?

— Все, что мне нужно, от Кэти, так это, чтобы она сказала "да" или "нет". Пэт Ривис утверждал, что она может подтвердить его алиби в те трагические минуты.

Девушка обернулась, но от двери не отошла.

— Я не ребенок, мама. Конечно, я могу дать ответ на вопрос. — Она встала, расставив ноги, глубоко засунув руки в карманы халата.

— Итак... Ривис утверждал, что он пришел сюда прошлой ночью, чтобы повидаться с тобой. Вы были с ним вместе до того, как я нашел тебя одну в своей машине?

— Нет. Я не видела его с того самого неприятного случая в Куинто.

— Это все? — обратился ко мне Надсон.

— Все.

— Подойди и поцелуй на ночь свою маму, Кэти, — сказала Мод Слокум.

Девушка с явной неохотой подошла к матери и поцеловала ее в щеку.

Руки Мод потянулись к ней, обняли ее. Девушка быстро высвободилась из объятий и направилась к двери.

Надсон смотрел на обеих так, словно он и не подозревал о существующем между ними напряжении. Казалось, он получил истинное удовольствие от лицезрения этой вынужденной, лишенной любви сделки-поцелуя. Он вышел из комнаты вслед за Кэти с застывшей на лице улыбкой и с пылающей сигарой, торчащей во рту.

Я опустился на диван рядом с Мод Слокум.

— Ривис крепко сел на мель. Надсон... упорен.

— Вы все еще не удовлетворены? — отозвалась она.

— Поймите, Ривис для меня ровно ничего не значит. Меня беспокоит общая картина: в ней слишком много несоответствий. Кстати... Вы знаете человека по имени Уолтер Килборн?

— Снова вопрос, мистер Арчер? — Она потянулась к серебряному портсигару, лежавшему на столике рядом. Руки плохо слушались ее, и портсигар упал на пол. Сигареты рассыпались, я принялся их подбирать.

— Не беспокойтесь, пожалуйста, не беспокойтесь... Все у меня распадается на части, все вообще, так что несколько сигарет на полу — это самое незначительное из моих огорчений.

Я продолжал подбирать сигареты.

— А какое самое большое? Все еще то письмо, которое вы мне дали?

— Вы задаете мне так много вопросов, мистер Арчер. Хотелось бы мне знать, что заставляет вас это делать. Страсть к справедливости, страсть к правде?.. Вы видите, теперь я спрашиваю, я поменялась с вами ролями.

— Не знаю, почему вам интересно это узнать.

Я положил на стол вновь заполненный портсигар, зажег две сигареты, одну для нее, другую для себя.

Она благодарно затянулась. Ее ответ сопроводило облачко дыма:

— Потому что я не понимаю вас. Вы достаточно умны и представительны, чтобы у вас была работа получше и большего веса, что ли.

— Как у вашего друга Надсона? Я пять лет работал в департаменте муниципальной полиции, а потом бросил службу. Слишком много случаев, когда официальная версия не согласовывалась с фактами, которые были мне известны.

— Ральф — честный человек. Всю свою жизнь он работает в полиции, и у него осталась, все еще осталась совесть.

— Вероятно, две совести. У многих из хороших полицейских есть общественная совесть и частная совесть. У меня же осталась только частная совесть, вещь неказистая, но зато своя.

— Я не ошиблась на ваш счет: вами движет страсть к справедливости.

— Не знаю, что такое справедливость, — сказал я. — Хотя... правда меня интересует. Не правда вообще, а правда конкретная: кто сделал, что, когда, почему. Особенно почему. Например, мне хотелось бы знать, почему вас так заботит, интересуюсь ли я справедливостью. Может быть, вы хотите таким путем попросить меня отказаться от нашего дела?