Омут - [12]

— Неужели ты можешь выносить эту жару, эту расстраивающую психику монотонность климата?

Монотонность климата и все такое я готов выносить. Вот монотонность фальши выносил я с большим трудом. Фальшивых друзей, фальшивых радуший, фальшивого творческого бескорыстия — тоже. Я объяснил англичанину, что в Южной Калифорнии бывает два сезона, жаркий и прохладный, будто в континентальном климате.

— О, совершенно, совершенно верно, — ответил Марвелл и наполнил свой бокал еще раз, пока я допивал не спеша остатки первого. Виски, казалось, никак на него не действует. Он был в возрасте Питера Пэна, бойкий на язык, вежливый и эксцентричный. Я понял, что Марвелл и впрямь был очень привязан к Джеймсу Слокуму, но все, что он говорил по этому поводу, преподносилось столь неопределенно, хоть и бойко, что я никак не мог ухватить суть или хотя бы определить, где она находится.

Я обрадовался, когда вошла в комнату Мод Слокум. Ее белозубая улыбка так и блестела, казалось, освещая сумрачную пещеру. Свои эмоции она оставила на веранде и вполне владела собой, хотя ее глаза смотрели словно сквозь меня и далеко за пределы гостиной.

— Здравствуй, Фрэнсис.

Тот привстал и снова плюхнулся на сиденье.

— Вы должны простить меня, мистер Арчер, я невнимательная хозяйка...

— Что вы, что вы, миссис Слокум.

На ней было привлекающее внимание платье в черную и белую полоску, узкое в талии и с глубоким вырезом наверху. Надо отдать должное: одевалась она со вкусом.

— Фрэнсис, не будешь ли так любезен пойти поискать Джеймса? Он где-то рядом с домом.

— Хорошо, хорошо, дорогая, — Марвелл, казалось, был доволен, что у него появился предлог уйти из гостиной. Рысью выбежал он из комнаты... Чуть ли не в каждой семье такого уровня есть подобного рода наперсник, подумал я, услужливый, в общем-то развязный и бесполезный. Таков для Мод Слокум прилежный, готовый к услугам Марвелл, явно не вершина треугольника, в котором она играет свою, пока мне неясную роль.

Я предложил приготовить ей виски с содовой, но она сделала это сама. Немного поморщилась, глядя на бокал.

— Терпеть не могу виски, но Джеймс так любит эти коктейли... Ну как, мистер Арчер, вы уже выведали секреты нашего дома, вам тут разболтали наши семейные тайны? — Вопрос был задан в юмористическом тоне, но ответ она хотела получить всерьез.

— Едва ли для меня что-то прояснилось. Я побеседовал с Марвеллом и чуть-чуть с Кэти. Никакого проблеска! Не скажу о тайнах, но в доме чувствуется некое электрическое напряжение.

— Надеюсь, вы не думаете, что Фрэнсис...

— О нем не думаю и его не понимаю.

— Он достаточно прост, эдакий, знаете ли, свой парень. Свои доходы в Британии он потерял. Пытается выжить в Соединенных Штатах. Его семья... вроде охотников на лисиц, он не может их выносить, — непринужденный щебет насчет Марвелла закончился быстро; по-матерински застенчивый, прозвучал вопрос:

— А что вы думаете о Кэти?

— Она смышленая девочка. Сколько ей лет?

— Почти шестнадцать. Не правда ли, она мила?

— Мила, — подтвердил я, разумеется.

Что же мучает эту женщину? У почти незнакомого человека спрашивают одобрения — ее самой и ее дочери. В Мод Слокум была какая-то неуверенность, зыбкость, которой не должно было бы быть у хозяйки дома. Положение ее ненадежно, и это непременно возвращало к письму, которое она мне показала утром. Чувство вины или чувство страха жило в ней? Видно было, что она жаждет восторгов на свой счет, восхищения, поддержки.

— Сколько милых женщин в семье! — восхитился я. — Мне осталось повидать вашу свекровь.

— Не понимаю зачем...

— Чтоб составить себе полную картину. Свекровь в семье не на обочине, разве нет? Вы беспокоитесь не столько о том, кто послал перехваченное письмо, — оно надежно спрятано в моем кармане, — сколько о возможном эффекте следующего. Причем опасаясь больше всего свекрови. Она единственная, кто может причинить вам существенный ущерб, правда? Я имею в виду, что именно ее деньги управляют домом, именно она в праве лишить вас доходов. — Это и деньги Джеймса тоже. Свекровь распоряжается доходами пожизненно, но по завещанию ее покойного мужа она обязана содержать сына. В ее представлении это сводится к тремстам долларам в месяц. Чуть больше, чем она платит кухарке.

— А она может платить больше?

— Если бы захотела, — то, конечно, да. Она получает доход с полумиллиона, а в землю вложила капитал в два миллиона. Продать хотя бы акр она не желает.

— Два миллиона? Немало!

— В этой земле — нефть. Если Оливия сочтет выгодным держать за собой землю, то нефть так там и останется, пока она будет жить, а мы все тоже не состаримся, не высохнем до того, что нас ветром будет сдувать.

— Я вижу, между вами не слишком теплые отношения...

Мод Слокум пожала плечами.

— Я пыталась их наладить с давних пор. Она так и не простила мне, что я вышла замуж за Джеймса, за ее Джеймса, ее избалованного сыночка, который, конечно, женился слишком рано.

— Три сотни в месяц! Какая уж тут избалованность...

— Это столько же, сколько он получал еще в колледже, — горечь обиды так и сквозила в ее голосе; наконец-то Мод Слокум нашла слушателя, которому можно было выговориться. — Она никогда не платила больше, даже когда у нас родилась Кэти. До войны мы ухитрялись жить на эти деньги в собственном доме. Потом цены на все вокруг подскочили — мы вернулись в дом его матери.