Омерта десантника - [12]

– Я тоже сугубо штатский, – непринужденно откликнулся второй, хорошо помнивший «гул теплохода угрюмый». – Тем не менее, Виталий Павлович, прекрасно вас понимаю.

Ответить Виталий Павлович не сумел, так как в дверь помещения, где находились все трое, раздался звонок. Виталий Павлович разрешил войти, и на пороге появился старший лейтенант Парфенов.

– Привет, Вадим, – точно со старым приятелем, поздоровался со старшим лейтенантом Виталий Павлович. – Что это у тебя с рукой? – кивнул он на обмотанную бинтом кисть правой парфеновской руки.

– Да так, – замялся Вадим.

– Выходит, отбил у тебя девицу долговязый гвардеец? – не слишком добро усмехнулся Виталий Павлович. – А Надька-фельдшерица выпороть обещала… Ой, извини, Надька грозилась папке твоему пожаловаться, чтобы он выпорол. Что молчишь, Вадим? У нас ведь был уговор – никаких идиотских выходок. Так?

– Простите, – пробормотал Вадим, запоздало спрятав за спину покалеченную руку.

– Простите! – передразнил старшего лейтенанта Виталий Павлович. – Твое дело – медаль получить и в академию, а ты х…ней занимаешься. Прощаю, но в последний раз, поимей в виду. А теперь слушай и не перебивай.

Виталий Павлович заговорил негромко, обстоятельно, при этом четко излагая суть и не размениваясь на детали. Двое его соратников в разговор не вмешивались, лишь пару раз обменялись одобрительными кивками.

– Сделаю, – выслушав Виталия Павловича, не слишком решительным голосом проговорил Парфенов.

– Приказ получен, изволь выполнить! – произнес Виталий Павлович. – И чтобы ни одна живая душа ничего не знала и не заподозрила. Это гостайна, Вадим. Даже твой отец ничего не должен о ней знать. Вы ведь проходили в училище юридические нормы в вооруженных силах. Что бывает за разглашение гостайны?

– Вплоть до высшей меры, – отозвался Парфенов.

– Если все пройдет успешно, через пару недель начнешь собирать вещи в академию. Сейчас свободен.

Когда Парфенов покинул помещение, Виталий Павлович бодро хлопнул ладонью по подлокотнику своего кресла.

– Об акции и тем более о ее истинных целях и задачах теперь не узнает никто, – одобрительно, самому себе проговорил он. – Конечно, жаль этих служак, но у нас слишком много поставлено на кон. Этот сукин сын Парфенов теперь возьмется за дело с полной самоотдачей. Потому как лейтенант, подчиненный Крылова, с сегодняшнего вечера его лютый, кровный враг.

Проводив Ирочку до дверей общежития, лейтенант Сафронов возвращался в собственное офицерское в весьма приподнятом настроении. Было чем гордиться и отчего радоваться. У самого крыльца Сафронов столкнулся со старшим прапорщиком Михеичем, заведующим оружейным складом подразделения ВДВ.

– Молодец, лейтенант, – подмигнул Сафронову Михеич. – Аж сердце вместе с брюхом радуются, отстоял честь родной гвардии!

У Михеича сердце всегда радовалось «вместе с брюхом». Болтливые девичьи языки уже разнесли о «дуэли» по всему гарнизону. Сафронов не знал, радоваться ему или наоборот. Пожалуй, скромность больше украшает гвардейца-десантника, нежели бахвальство.

– Он мудак, сынок этот генеральский! Привык, что все можно. Вот и доигрался с огнем! Ты его вовремя осадил, он тебе еще должен «спасибочки» сказать!

Сафронов лишь усмехнулся, пожал тяжелую бугристую ладонь старшего прапорщика. Он даже не подозревал, какое «спасибочки» скажет ему в ближайшее время Вадим Парфенов.

Глава 4

– Девушка – врач-эпидемиолог. Это звучит! – заметил Максимов за завтраком. – Кино-то хоть понравилось?

– Да так, – ответил Сафронов.

Утро наступившего дня Сафронов, Максимов и их капитан Крылов встретили все в том же штабном помещении. Завтракать в офицерскую столовую они не пошли, обойдясь пшенной кашей быстрого приготовления и индийским, купленным по случаю в ларьке, чаем со слоником на этикетке. Максимов собрался было что-то произнести – то ли новый анекдот, то ли что-то важное, пришедшее в голову лихого прапорщика ночью, – но в этот момент дверь офицерской комнаты без стука отворилась, и на пороге вырос взволнованный ефрейтор из разведроты.

– Ишак пошел, – только и произнес ефрейтор.

И это короткое сообщение заставило Крылова, Сафронова и прапорщика Максимова оставить недоеденный завтрак и броситься следом за ефрейтором к наблюдательной вышке.

– Дела, – только и произнес капитан Крылов, заглянув в окуляры армейского перископа, установленного на вышке.

И в самом деле – ишак.

Идет.

Ушастый силуэт ишака лейтенант Сафронов видел невооруженным глазом, хоть тот и брел на приличном от вышки и КПП расстоянии. Выпускники Рязанского десантного зрением не обделены. Но вот что было навьючено у ишака на спине… Об этом Сафронову не хотелось даже и думать. Как и Крылову с Федором. Сафронов хоть и находился в ДРА без году неделю, но знал, что такой вот ишак может тащить на КПП. «Духи», они же афганские моджахеды, имели такую поганую привычку – кромсать пленных на куски, а потом загружать останки в мешковину и навьючивать на осла. Потом выведут ишака на дорогу, дадут увесистого пинка – и тот пошел. Идет тот осел до тех пор, пока в полковые ворота башкой не упрется. Как только солдат-наблюдатель сообщит, что ишак опять в гости двигается, у всех скулы сводит, невольная дрожь пробивает. Видно того ишака наблюдателю издали, до полкового КПП ему минут сорок пилить… Среди солдат и офицеров в эти минуты всегда стояло гробовое молчание. Вот и сейчас ушастый неспешно двигался к армейским воротам.