Оловянная принцесса - [85]
Доктор повернулся к сестре:
— Сестра, пожалуйста, принесите мне настойки валерьяны из аптеки. И немного макового сиропа.
Как только сестра вышла, доктор положил свою руку на лоб Бекки и мягко произнес:
— Она жива, она сейчас далеко отсюда, в безопасности. Ее очень сильно ранило: пуля прошла в двух сантиметрах от сердца. Мы еще не уверены, выздоровеет ли она; мы отослали ее подальше отсюда. Если бы мы оставили ее здесь, ее бы точно арестовали снова. У нас уже побывали полицейские из Германии, они перерыли весь госпиталь, и еще какая-то ненормальная… Фрейлейн?
Бекки не нужна была настойка валерьяны; на словах в безопасности такая волна облегчения захлестнула ее, что организм Бекки не смог справиться с ним. Она тут же уснула.
Доктора, разделив пациентов в первый раз на тех, кто останется жив, и тех, кто все равно умрет, не задумываясь, причислили Аделаиду к последним — если только в ней еще теплилась какая-то жизнь. Они положили ее хрупкое застывшее тело в обмывочную, и почти до вечера никто не предполагал, что она очнется. Служитель, укладывая очередного бедолагу, услышал слабый вздох и, повернувшись, увидел, как веки ее задрожали, губы приоткрылись, а пальцы слабо зашевелились.
Девяносто секунд спустя доктор уже щупал ее пульс, а еще через две минуты к нему присоединилась пара старших коллег.
— Необходима операция?
— Да. И немедленно.
— А что потом?
— В каком смысле… в политическом?
— Я слышал, они хотели казнить ее вчера. Она сбежала с флагом. Перевезла его в Шварцберг. Если они обнаружат…
— Город в хаосе. Некому отдавать приказы, кроме немецкого генерала. Я так слышал.
— Если они узнают, что она жива…
— Они захотят вернуть ее себе. Она — символ свободы страны, даже больше, чем флаг.
— Они хотят заставить ее покориться.
— Она никогда не пойдет на это!
— Тогда они посадят ее в тюрьму и заморят голодом. Живая она им не нужна.
— Мы не можем позволить ей умереть.
— Конечно… Но что мы должны?
— Оперировать, во-первых. Потом тайно переправить ее в Австрию. В клинику Шванхоффера в Вене.
— Лучше в Швейцарию. Австрияки…
— Могут использовать ее в качестве заложницы? Пожалуй. Важное замечание. Я знаю одного человека в Крецлингене, в больнице Святого Иоанна…
— Великолепное место. Итак, перенесем ее в операционную.
Четыре дня спустя Джим Тейлор сидел в инвалидном кресле в швейцарском приозерном городе Крецлингене, мрачно уставившись на конькобежцев за большими галерейными окнами, выходящими на Тринкхалле. Атмосфера внутри была тяжелая, больничная, смесь тишины, паровых труб и карболового мыла. Папоротники цвели в больших керамических вазах рядом с плетеными столами; пожилому джентльмену рядом требовалось около пяти минут, чтобы с громким шуршанием перевернуть очередную страницу газеты. Джим, хмурясь, вытерпел это.
Сквозь отворенную дверь было слышно, как струнное трио в Тринкхалле исполняло выбранные места из Штрауса и Зуппе, и редкие вежливые хлопки перекрыли звук приближающихся шагов. Молодая блондинка в пальто из лисьего меха села на железную скамью в двух шагах от Джима, ожидая, когда он повернется и посмотрит на нее.
Он казался бледным и разбитым. На его коленях покоилась накидка. Но соломенного цвета волосы были аккуратно приглажены, высокий щегольской воротник сверкал белизной, а застегнутый на три пуговицы темный пиджак был сшит по самой последней моде.
Джим повернулся и узнал наконец своего самого старого и дорогого друга:
— Салли!
Он протянул ей обе руки. Салли взяла их и, нагнувшись, поцеловала Джима.
— Что происходит? — спросила Салли Голдберг. — Где Аделаида?
— Она в постели. Ей запрещено двигаться. Я расскажу тебе…
Он остановился, увидев официанта, стоящего рядом с подносом со стаканами и кувшином зеленовато-желтой воды из источника.
— Ты слишком здорова, чтобы пить эту дрянь, — сказал Джим Салли. — А я слишком болен. Выпьем лучше бульону. Fleischbruhe, bitte [5], — сказал он официанту, который что-то уважительно пробурчал и заторопился прочь.
— Как-как он назвал тебя? — удивилась Салли.
— Бароном. Я и есть барон. Это было чуть ли не последним, что она сделала перед боем. Понимаешь… Как тебе объяснить… В общем, отказаться было нельзя. Она имела полное право пожаловать титул, будучи королевой, и все такое прочее. Когда они подлечили меня в Андерсбаде и прислали сюда, единственным моим «документом» была лента на шее, ведь я был без сознания. Титул делает официантов порасторопней — такая от него польза… Но как только мы вернемся домой, я снова стану просто Джимом. А что привело тебя сюда? Я думал, ты все еще в Америке.
— Мы вернулись раньше, чем планировали. И первое, что я увидела, было это. — Салли вынула сложенную газетную вырезку из сумки. — Я телеграфировала в Медицинский институт в Андерсбаде, в ответ они сообщили мне, куда тебя отослали. И вот я здесь.
Он взял вырезку и прочел:
Только что были получены известия об аннексии королевства Рацкавии Германской империей. Эта маленькая страна, чуть больше Беркшира, была независимой с 1276 года, но гражданские беспорядки в последние дни, в совокупности с призывом о помощи, исходившим от канцлера, барона фон Геделя, завершились определенными действиями со стороны немецких властей. Полк померанских гренадеров расквартирован сейчас в столице страны, Эштенбурге, идут переговоры о вхождении страны в Германский Таможенный Союз, т. е. в конечном счете о руководстве страной из Берлина.
