Оловянная принцесса - [54]

Испанка мотнула головой, сверкнула глазами и плюнула Джиму в лицо. Он тряхнул ее сильнее. Она извернула шею, пытаясь укусить его, и он с размаху закатил ей такую пощечину, что у нее перехватило дыхание. Она глядела на него ошеломленно, растерянно. И тогда Джим осторожно отпустил ее волосы и помог ей усесться в кресло.

Карл принес бренди, она взяла стакан двумя руками, все еще дрожа.

— Пейте! — велел Джим.

Она отпила глоток. Он наклонился и поднял упавший на пол кошелек, легкий и совершенно пустой.

Она вытерла лицо тыльной стороной ладони, не заботясь о том, чтобы достать платочек; это был простой, почти звериный жест. На щеке ее горел след от пощечины, волосы были растрепаны, тушь на глазах размазана. Она теперь выглядела старше, но естественней и, можно сказать, понятней, чем раньше.

Джим взял стул и уселся перед ней.

— Вы должны рассказать мне все. Начните с принца Леопольда.

Испанка судорожно вздохнула.

— Мы познакомились в Париже. Он сразу в меня влюбился, и мы поженились, долго не раздумывая. И почему бы мне не выйти замуж за принца? Разве я недостойна быть королевой? Но они не хотели этого. Они пытались аннулировать наш брак, они пытались подкупить меня, чтобы я дала принцу основания для развода, они шантажировали меня, угрожали. В конце концов они похитили меня и отвезли в Мексику, в какой-то грязный городишко на Тихоокеанском побережье, за тысячи километров от цивилизации. Они считали себя вправе! А потом я услышала, что мой муж умер. Но я все время чувствовала, что он жив. О, я знала, что они ни перед чем не остановятся, эти негодяи, у них нет ни стыда, ни совести. Ни у кого из них! За этим стоял весь здешний сброд вырожденцев, весь этот гнусный, от рождения напуганный, насквозь прогнивший двор…

— Граф Тальгау тоже был с ними?

— Я не знаю этого имени. Кто он? Впрочем, это неважно.

— Отто фон Шварцберг?

— Кузен. Он ничего не значит. Они всегда третировали его как какого-то варвара, дикаря. Нет, я имела в виду самую сердцевину двора, его сгнившую середку. Король Вильгельм, безусловно, знал, что они сделали с Леопольдом. Ему не нужно было ничего приказывать ни Геделю, ни кому-либо другому: кивок головы, щелчок пальцами — вот так! — и они все поняли, и все было исполнено. Запереть его, сделать вид, что он умер. Все, что я сделала, было… — Она вспыхнула, выпрямилась и взглянула ни них с гордым вызовом. — Это было честно. Динамит и пули — чистые вещи, не то что эта грязная, подлая трусость, когда человека запирают в темницу, чтобы он сошел с ума. Да, я их убивала! И я буду убивать, пока все они не окажутся в аду, где им самое место!

— Но вы делали это не в одиночку. У вас были сообщники.

— У меня не было сообщников. У меня были деньги. За деньги можно купить кого угодно.

— Но у вас больше ничего не осталось. — Он протянул пустой кошелек.

— Хватит, чтобы расплатиться за квартиру.

— А потом?

Она посмотрела на него в упор, и в этом взгляде отразилась не наигранная страсть, рассчитанная на реакцию партера, а подлинная боль несчастной и запутавшейся души.

— Не знаю, — ответила она. — Я хочу ему помочь. Фрау Буш, его няня, бессильна; она смогла подкупить охрану, чтобы устроить нам пятиминутное свидание, но она боится Геделя. Я-то не боюсь, но у меня не хватает сил.

«И впрямь», — подумал Джим. Он переглянулся с Карлом и снова обратился к актрисе:

— Хорошо. А теперь выслушайте меня. Принц должен выйти из этой чертовой каменной дыры, и мы его вызволим оттуда сегодня же ночью. Но если вы надеетесь, что эта шайка прихлебателей во главе с Геделем когда-нибудь подпустит вас к трону, вы не в своем уме. Как только Леопольд встанет на ноги, они прикончат вас, как крысу. Погодите, дайте досказать. Леопольд никогда не станет королем, но у него есть шанс выбраться из этой ямы и вернуться к достойной, подобающей жизни, если вы ему поможете. А это значит: если вы поможете нам. У вас нет выбора. Это единственный путь и единственный для вас выход.

Она растерянно моргнула, на мгновение в ее глазах мелькнула тень безумной, не желающей смиряться надежды, — как у птички со сломанным крылом, пытающейся ускользнуть от кота; но ей уже не подняться в воздух, она может только махать уцелевшим крылом, прыгая по лужайке. Джим чувствовал себя этим беспощадным котом, и надо сказать, что это было не самое приятное ощущение в его жизни.

Наконец она кивнула:

— Что я должна делать?

Джим принялся объяснять. Безумный отблеск в ее глазах бесследно исчез, как будто какой-то внутренний дух притих и спрятался в невидимой глубине ее души; ее лицо приняло внимательное выражение — такое внимательное и понимающее, даже покаянное, что Джим с трудом заставил себя вспомнить, что она совершила, и едва мог сам в это поверить.

В зале заседаний второй день переговоров подходил к концу, и проект договора принял свою окончательную форму. Это было удивительным достижением. Аделаиде удалось убедить обе великие державы совместно гарантировать независимость Рацкавии; предоставлять ей помощь в случае внешней угрозы; уважать ее границы; экстрадировать по ее просьбе уголовных преступников; образовать таможенный союз, разрешающий свободный обмен товарами и услугами, — короче говоря, оставить навеки любые притязания, которые каждая из держав могла бы иметь на маленькое королевство, лежащее между ними.