Оливковая ферма - [43]

— Ну, дорогая, он же этим и знаменит. Когда Такая-то закончила с ним работать, она пару недель не вставала с постели!

Мог бы сказать мне об этом пораньше.

Единственная радостная новость на этой неделе — это то, что в понедельник после премьеры не будет репетиции. Компания решила дать нам давно заслуженный выходной. А потому я принимаю рискованное решение слетать во Францию, никого не извещая. Если из-за такого непрофессионального поступка я потеряю работу, то, возможно, вздохну с облегчением. Но чтобы хоть немного успокоить свою совесть, я решаю поделиться своим планом с нашим администратором. Услышав о нем, та приходит в ужас и даже бледнеет.

— У вас же нет замены! Если что-нибудь случится, нам придется отменять спектакль! — причитает она.

— Что может случиться? — успокаиваю ее я. — Мы подписываем документы в половине десятого утра. Днем из Ниццы в Англию вылетают два самолета «Британских авиалиний». Оба приземляются в Хитроу задолго до начала спектакля. Я возьму такси и приеду вовремя. Беспокоиться не о чем.

Бедная девушка сдается. А что ей делать? Единственная ее просьба — это чтобы, если случится худшее, ни одна живая душа никогда не узнала об ее участии в этом плане. Разглашение будет означать конец не только моей, но и ее карьеры. Разумеется, я обещаю.

* * *

В воскресенье Мишель встречает меня в аэропорту Ниццы: его самолет приземлился на час раньше. Несмотря на тяжелую неделю и ранний подъем, у меня отличное настроение, под стать чудесному весеннему утру. Завтра мы поедем высоко в горы, в город Грасс, в котором я давно мечтала побывать, и там «Аппассионата» наконец станет нашей. Мы не были на вилле уже три месяца и сейчас, подъехав, не узнаем ее. Оказывается, Амар успел расчистить всю территорию, и география участка совершенно поменялась. Все кусты, все заросли ежевики и джунгли из сорняков вырваны, вырезаны, спилены и свалены в огромные кучи, которые надо будет сжечь. «Аппассионата» выглядит непривычно голой и беззащитной, как новорожденная. Нам предстоит заново узнавать ее. Мы насчитываем шестьдесят четыре оливы (десять из них я раньше не видела) и на верхней террасе обнаруживаем место, где можно будет посадить еще несколько десятков. Сами террасы совершенно изменились и, кажется, впервые за много лет дышат свободно.

— А я думала, Амар возьмется за работу только после того, как…

— Я и сам так думал.

Теперь весь участок открыт взорам, и потому особенно заметным становится отсутствие ворот, забора и вообще всяких обозначенных границ. Скоро нам придется этим заняться. К сожалению, список дел получается бесконечным.

Помимо обновленного пейзажа «Аппассионата» преподносит нам еще один удивительный сюрприз. Оказывается, под зарослями ежевики, неизвестная нам, скрывалась прелестная каменная лестница, поднимающаяся от подножия холма к самому крыльцу. Мишель считает, что до постройки асфальтовой дороги это и был парадный вход в дом. Судя по множеству прямоугольных отверстий в камне, можно предположить, что большую часть этого трехсотметрового подъема прикрывала крыша из вьющихся роз. Какое восхитительное зрелище и какой аромат, должно быть, встречали гостей виллы!

А нас на этот раз приветствует все розовое, уже отцветающее миндальное дерево, нежная, молодая ярко-зеленая листва на вишнях, грушах и фиговых деревьях и сотни — буквально сотни! — цветущих ирисов. Пастельно-розовые, зеленые, белые и чернильно-фиолетовые, они густо обрамляют все террасы. Еще не выбравшись из машины, мы крутим головами, ошеломленные всем этим великолепием. Какое же облегчение испытывает сейчас земля, впервые за много лет увидевшая солнце!

И еще одна неожиданная радость: наша новая кровать наконец-то доставлена!

Едва мы заканчиваем наскоро приготовленный ланч, погода начинает портиться, и небо быстро затягивается тучами. Становится прохладно, но мы согреваемся физическим трудом. До чего же приятно вновь работать на воздухе! Я чувствую, как уставшая от грима кожа дышит и вновь становится гладкой и нежной. Я пропалываю свои клумбы, а Мишель подметает ступени, покрытые толстым ковром листьев, и готовит садовые стулья к покраске. К своей радости, я нахожу у подножия апельсиновых деревьев, которые мы считали погибшими, молодые зеленые побеги. Издалека, со склона, до нас доносятся редкие выстрелы: должно быть, охотники преследуют кроликов или птиц. Ближе к вечеру начинается дождь. Под мелкой моросью я прыгаю в позеленевший бассейн и, повизгивая, плаваю в ледяной воде, а Мишель срочно разводит огонь в камине — топлива у нас теперь хватит на много лет.

Вечером мы сидим на подушках у камина, слушая, как дождь стучит в окна и звенят струйки, стекающие в ведро на кухне. Нас это больше не волнует. Завтра весь этот дом с его протекающей крышей и облупленной штукатуркой официально станет нашим!

Ночью дождь превращается в тропический ливень. Утром по нашей заасфальтированной дорожке бежит настоящая река, несущая с собой листья, сучья, мусор и даже мертвого кролика. Только в сезон дождей на Борнео да во время урагана на Фиджи я наблюдала такие потоки воды, хлещущие с неба. Еще не успев добежать до машины, мы промокаем до нитки. Щетки стеклоочистителя не справляются с этим потоком, но, к счастью, Мишель хорошо знает дорогу, и приезжаем мы вовремя. В приемной у нотариуса нас уже ждет мадам Б., элегантная и совершенно сухая. Нотариус с грустью провожает глазами капли, падающие с нас на его безукоризненный светло-бежевый ковер. Мы все рассаживаемся в кожаные кресла.