Оливия Лэтам - [9]

— А брат девушки? — спросил Дик.

— Его амнистировали, когда он отбыл половину срока, и сейчас он работает врачом в русской Польше. Считается, что власти проявили к нему величайшую милость, не оставив его навсегда в Сибири, но на самом деле об этом позаботились влиятельные родственники Карола.

В Петербург ему разрешают приезжать очень редко, и поэтому они с Володей сейчас мало встречаются. Кроме того, оба они бедны и не имеют средств на частые разъезды. Но все равно они близкие друзья.

Часы на церковной колокольне пробили шесть. Оливия вздрогнула и словно очнулась.

— Уже шесть часов! Мама, наверное, заждалась меня.

— А я опоздал на спевку церковного хора. Ваша мать обещала дать мне сборник старых гимнов. Пожалуй, пойду с вами и возьму его.

У садовой калитки им встретился почтальон с конвертом в руке.

— Вам письмо, мисс Оливия.

Лицо ее радостно вспыхнуло при виде конверта, и еще до того, как Дик увидел на марке двуглавого орла, он уже знал, от кого письмо. Внезапно его охватило возмущение: не ужасно ли, что она так безрассудно губит свою цветущую молодость?

— Я пойду за книгой, — проговорил он и пошел к дому. Оливия погрузилась в чтение письма.

Выйдя с книгой из дома, Дик решительно направился к калитке и быстро прошел мимо каштана, под которым стояла Оливия. Она держала в руке раскрытое письмо, но не читала. И даже не шевельнулась, услышав звук его шагов по усыпанной гравием дорожке.

«Любовное письмо, — подумал он, — зачем же мне мешать?»

Через минуту она догнала его на дорожке.

— Дик! Подождите! Мне надо поговорить с вами.

Взглянув на нее, он сразу понял, что письмо принесло ей дурные вести.

— Дорогая, что случилось? Он не...?

— Нет, нет, он не арестован, но очень болен. У него плеврит. Письмо не от Владимира, а от его друга, который счел своим долгом известить меня. Я должна сейчас же ехать.

— Куда? В Петербург?

— Да. Чтобы ухаживать за ним. Прошу вас, Дик, отправьте от моего имени телеграмму. Вот адрес. Ах нет, не то, это по-русски. Я сейчас перепишу. Телеграфируйте так: «Выезжаю ближайшим поездом». Пишите по-французски. Папе придется взять для меня денег в банке. Паспорт я выправила заранее, на всякий случай.

— Но чем вы сможете помочь там? Вы ведь даже не знаете языка.

— Немножко знаю. Я изучала его некоторое время. А теперь мне надо пойти к отцу и объяснить ему...

— Все?

— Нет, конечно, не все. Сейчас я не могу рассказать им обо всем. Я только скажу, что должна немедленно выехать в Россию к больному другу. Вот вам адрес для телеграммы. Прощайте, дорогой Дик. Мне пора.

— Не прощайтесь. Я узнаю расписание поездов и забегу к вам часов в девять вечера, чтобы помочь с багажом и всем остальным. Вы ведь знаете, я замечательно пакую вещи. И я...

Он схватил ее руку, неожиданно припал к ней губами и ушел, оборвав себя на полуслове.

ГЛАВА III

Оливия вышла из вагона на людную платформу. Ее поразили духота и какой-то кислый запах; раздавались непонятные окрики, непрерывно двигались толпы народа, и над всеми возвышалась внушительная фигура в голубом мундире. Пока она пыталась при помощи заранее заученных фраз столковаться с носильщиками, которые говорили все сразу, позади нее послышался глубокий, грудной голос:

— Мисс Лэтам?

Высокий мужчина с рыжеватой бородой протягивал ей руку.

— Доктор Славинский. Володя просил меня встретить вас. Пожалуйте вашу багажную квитанцию.

Подождав, пока не отъехали от вокзала, Оливия спросила:

— Как состояние Володи?

— Сегодня температура высокая. Но, возможно, это от волнения, вызванного вашим приездом. Приступ довольно тяжелый, но бывали и похуже.

— Сиделка у него есть?

— Да, но он невзлюбил ее и вчера ей отказал. Очень хорошо, что вы приехали.

— Я не знала, что вы в Петербурге.

— Я приехал только вчера. Не мог добиться разрешения раньше. К счастью, мой дядя занимает высокий пост в здешнем министерстве путей сообщения и время от времени достает мне разрешение.

— Вы живете в одном из польских фабричных городов, не так ли?

— До недавнего времени я жил в Лодзи, но полиция выслала меня, заподозрив, что я причастен к усилившемуся там движению среди рабочих. Последнее время я много скитаюсь по свету.

Он говорил по-английски свободно, но с сильным иностранным акцентом и с той протяжной, певучей интонацией, которая похожа на литовскую. С годами привычки его, очевидно, не менялись: «скитания по свету», на которые он нередко бывал обречен в различные периоды своей жизни, не излечили его от польской манеры акцентировать в словах предпоследние слоги.

— Непосредственной опасности, по-моему, нет, но ему нужен тщательный уход. Когда у него начался плеврит, он был сильно переутомлен.

Некоторое время они говорили о болезни Владимира.

— А с чего все началось?

— С простуды, как всегда. В здешнем климате ее трудно избежать. А он не обращает на это внимания, особенно когда на него находят приступы черной меланхолии.

— И сейчас тоже? Неужели сильней, чем обычно?

— Да. Все вспоминает прошлое, которое давно пора бы забыть. Вот почему вы особенно нужны ему сейчас, если только у вас крепкие нервы. Вы принадлежите его будущему, а не прошлому. И вы ведь не из тех, кто легко теряет голову?