Олимпийский переполох: забытая советская модернизация - [4]
В общеисторических произведениях, посвященных эпохе развитого социализма (застоя) и персоналии Л.И. Брежнева, тема Олимпиады‐80 либо вообще отсутствует, либо бегло упоминается в контексте бойкота и роста международной напряженности в результате событий в Афганистане. Так, в недавно изданной книге немецкого историка Сюзанны Шаттенберг, которая позиционируется автором как «первая научная биография Л.И. Брежнева», о подготовке и проведении в СССР XXII летних Олимпийских игр не говорится вообще ничего. При этом С. Шаттенберг выдвигает интересный и, на наш взгляд, совершенно справедливый тезис о том, что «генсек был не теоретиком и мыслителем, а прагматиком и инженером, который видел социализм лучше всего осуществляемым в крупных проектах». Однако затем автор предельно кратко раскрывает этот тезис на примере строительства Байкало-Амурской магистрали>32, даже не попытавшись вписать в эту концептуальную модель ни Олимпиаду‐80, ни возведение позднесоветских автогигантов (ВАЗ, КамАЗ), ни масштабные проекты 1960–1980‐х годов в области атомной энергетики.
Не ставя для себя целью анализ довольно обширной зарубежной (прежде всего англоязычной) литературы, где в том или ином контексте упоминается Олимпиада‐80, авторы ограничиваются рядом соображений об общей специфике данной литературы. Во‐первых, американская историография, как и советская, в первой половине 1980‐х годов прошла этап преобладания пропагандистской риторики. При этом у одной части авторов не вызывало сомнений, что именно Советский Союз традиционно использовал спортивные мероприятия для пропаганды социалистических ценностей>33. Другие зарубежные исследователи подчеркивали, что использование спорта для решения внешнеполитических задач в эпоху холодной войны считалось обеими сторонами вполне приемлемой дипломатической формой. Так, в 1960–1970‐е годы Советский Союз неоднократно бойкотировал спортивные мероприятия, исходя из сугубо внешнеполитических соображений. Представитель СССР, комментируя отказ советской стороны участвовать в ответном матче в отборочном турнире Чемпионата мира по футболу 1974 г., который должен был пройти в Чили 21 ноября 1973 г., открыто заявил: «Когда советские футболисты отказываются играть матч, – это, конечно, политика… Кто бы ни говорил, что “спорт вне политики”, мы не считаем такие заявления серьезными»>34. Впрочем, секретарь по вопросам охраны окружающей среды Великобритании М. Хезелтайн в письме А.А. Громыко в связи с бойкотом Олимпиады‐80 также сообщал, что британскому правительству «впервые предстоит использовать спорт как политическое оружие, но цель в конце концов оправдает средства»>35.
Распад СССР стимулировал более глубокую разработку политических аспектов Олимпийских игр в Москве>36. Ряд зарубежных авторов обратили внимание на то, что жалобы на превращение Олимпийских игр в «игрушку» массмедиа оставляют в стороне тот факт, что они с самого начала были типичным рекламным мероприятием. Сам Пьер де Кубертен сначала агитировал за улучшение физической формы французов, а после – за создание международной «элиты действия»>37. Своеобразный путеводитель по коридорам власти Международного олимпийского комитета (далее также – МОК) представляет собой работа бывших функционеров олимпийского движения>38.
Во-вторых, исследования крупных спортивных событий (в том числе Олимпийских игр) – отдельное исследовательское направление в историографии Европы и Америки, включая международные конференции и специальные издания наподобие Sport in History.
В-третьих, распространилась тенденция рассматривать Олимпийские игры как один из примеров глобальных мегасобытий, которые тесно связаны не только со спортом, но и с глобальной экономикой, развитием территорий, процессом урбанизации, массовой культурой и постоянно совершенствующимися медийными технологиями>39.
В публикациях западных авторов большое внимание уделяется влиянию конфликта вокруг Игр на политические круги западных стран и дебатам, развернувшимся из‐за предложений о бойкоте Олимпиады, которые начали звучать еще в середине 1970‐х годов, т.е. за несколько лет до введения советских войск в Афганистан>40. Поднимается также проблема вреда, который наносит спортсменам превращение Олимпийских игр в орудие международной борьбы>41. Размышления Николаса Сарантакеса, вписывавшего Олимпиаду‐80 в реалии холодной войны, помогают понять зависимость олимпийского движения от международной политики через «механизм представительства стран в МОК, попытки политического давления на его руководство, коррупционные схемы и бойкоты»>42. Говоря об итогах бойкота Олимпиады в Москве, Сарантакес признаёт ущерб, нанесенный СССР, но отмечает и тот факт, что спортивные соревнования в Москве были проведены на достойном олимпийском уровне>43.
В целом при кажущемся обилии и разнообразии литературы, освещающей различные аспекты подготовки и проведения XXII летних Олимпийских игр, их комплексного и многопланового исследования с позиций исторической науки на основе широкой источниковой базы, за прошедшие 40 лет так и не появилось. С одной стороны, мы имеем дело с историографической инерцией периода холодной войны, а с другой – с затянувшимся процессом ввода в широкий научный оборот документов, определенная часть которых (в первую очередь отражающая деятельность МВД СССР и КГБ СССР) так и остается недоступной исследователям. Думается, что отказ от некоторых сложившихся ранее стереотипов, сбалансированное внимание как к международным, так и к внутренним проекциям этого мегасобытия, а также ряд новых исследовательских ракурсов позволят более глубоко и достоверно оценить историческую роль Олимпиады‐80.
