Олимпия - [2]

Она видит свое лицо, изменившееся от общего тона и грима, слушает, как поют на сцене, как играет оркестр. Каждый такт ей знаком, и она чувствует, как разгорается в ней счастливое волнение по мере приближения второго акта, за которым начнется третий, а там уж скоро и ее выход. Ее будут ждать на сцене, к ней обернется дирижер с поднятой палочкой, от нее будет зависеть в эту минуту слаженность, даже судьба спектакля. И этой минуты она ждет, как испытания и праздника.

Начинается третий акт, сменяется картина, она со всеми "гостями" торопливо выходит на сцену за опущенным занавесом и занимает свое место. И вот пошел занавес, все заулыбались, затрепетали веера в руках дам. Они прохаживаются под музыку, обмахиваясь веерами, приседают, кланяются, встречаясь, делают оживленные лица, как будто разговаривая, и, наконец, начинают петь хором, повторяя восклицания солистов, потом поют куплет дамы, потом кавалеры, потом хор дружно подхватывает: "Какой, друзья, успех!" - а в это время она уже не помнит себя от страха, восторга и подъема. Весь мир на нее смотрит и ждет, и дирижер дает ей знак, хотя она все знает сама, и после того, как хор спел: "Какой, друзья, успех!" - она звучно и четко выпевает свою единственную сольную фразу: "Она прелестней всех!" - и снова уже успокоенно плывет в общем потоке хора. Ее великий момент прошел.

...На улицах поредели прохожие, фонари на бульваре освещают заснеженные скамейки и кофейного цвета дорожку, протоптанную в чистом снегу.

Возвращаясь домой, она устало опирается на руку мужа.

- Ну, как у тебя сегодня прошло? Устала? - спрашивает Иван Сергеевич.

Она задумчиво улыбается, припоминая:

- Не знаю, право... Я что-то не совсем довольна. Устала, да...

А на другой день утром, когда Валерия Александровна снова, как в обычный день, появляется на кухне у плиты, соседки говорят ей с сочувствием, что она сегодня что-то очень бледная...

Так, год за годом, идет жизнь в сто шестой квартире. Никто, собственно, не замечает, что она действительно "идет", так же как пассажиры самолета, не замечая, что они летят, занимаются своими делами, читают газету, закусывают, дремлют в отведенных им креслах и, только когда часа через два снова выходят на бетонную дорожку, точно такую же, как та, по которой их везли на посадку, обнаруживают, что они уже совсем в другом, далеком городе, что тут уже весна и вокруг все говорят на незнакомом языке.

В один из счастливых дней, когда у Валерии Александровны был спектакль, она, возвращаясь домой, несколько раз, как-то странно усмехаясь, начинала говорить, запиналась и наконец сказала мужу:

- Не знаю, с чего это? - Она деланно равнодушно, даже насмешливо пожала плечами. - Эта Дина Лузовая, ну, знаешь, которая теперь вместо Дроздовской? Ну так вот, она всегда как-то очень приветливо здоровается со мной, я тебе говорила?

Конечно, она говорила, конечно, он все знал.

- Так вот, - сказала Валерия. - Сегодня она ко мне вдруг подходит и просит разрешения прийти к нам домой!

- Что значит: домой? Она напросилась в гости?

- Не напросилась вовсе. Она очень скромно попросила разрешения зайти, когда мне удобно. Как я могла отказать?

- Зачем же отказывать? - Иван Сергеевич сам очень поражен, и ему не хочется показывать, до чего ему это приятно.

- Я пригласила ее в субботу, часов в пять. Как ты думаешь?

- Послезавтра? Да, конечно, все-таки нужно кое-что убрать. Приготовить. Как ты думаешь: чай или, может быть, легкая закуска?

- Не знаю, надо будет подумать.

- Я дома составлю списочек. Не надо ничего такого, но все-таки чтобы было прилично. Как ты думаешь: торт?

- Ничего покупного! Торт она сама себе может купить. Надо домашнее... Пирог, может быть?

- Не знаю... Это будет похоже на именины, будто уж очень обрадовались, пирогов напекли, мещанство какое-то!

- Да, да. Хороший салатик. И что бы еще?

Они всю дорогу оживленно обсуждают, что надо купить и как приготовить, увлекаются, радуются и вдруг испуганно вспоминают, что надо обязательно выколотить во дворе ковер, прибить оторванную обивку кресла и что давно не натирали пол.

В квартире, конечно, на другой же день, задолго до того, как Валерия Александровна начинает печь кулебяку, а Иван Сергеевич без пальто, в старом пиджаке, шапке и кашне отправляется на мороз выколачивать ковер, догадываются, что они готовятся к приему гостей.

- Да ну, какие гости! - небрежно отмахивается Валерия Александровна. Так, одна сослуживица. У нас в театре работает. Диночка Лузовая. Может, вы ее даже слышали когда-нибудь?

Тетю Аню вдруг осеняет:

- Это которая в тот вторник в телевизоре пела? Придет?.. Вы ее в гости позвали?

- Да так, напросилась, приходится, видите, возня какая. Но вообще-то ничего, она милая очень, у нас хорошие отношения!

В пятницу вечером, когда закуски уже куплены, а тесто подходит в теплом месте на кухне, ковер выколочен, в кресло забито шесть гвоздиков вместо тех трех, которые уже года два все собирались забить и все забывали, они оба, успокоенные и усталые, усаживаются отдохнуть и еще разок подумать.

- Закуска - это вопрос гостеприимства. Я не совсем понял, почему Дине (Иван Сергеевич уже многое простил Лузовой и за глаза зовет ее Диной) так захотелось к тебе прийти, повидаться, поговорить.