Олимпионик из Артаксаты - [21]

Толстый слой пепла покрывал вершину алтаря. Здесь, на вершине, были особым образом сложены дрова из белого тополя. Жрецы уложили на них бёдра барана, другие части разделанной туши оставили на профисисе. Только шею барана отложили в сторону. Она предназначалась дровосеку, принёсшему на алтарь Зевса дрова белого тополя.

Верховный жрец поднялся на самую вершину алтаря. Во время жертвоприношений, посвящённых Играм, этой чести удостаивался только он. В другое время подниматься на верхнюю площадку алтаря могли и другие жрецы. И не только жрецы, а вообще все мужчины, приносящие жертву. Женщинам и девушкам дозволялось подниматься на алтарь не выше профисиса.

Седой, белобородый жрец, одетый во всё белое, молча поднял руки до уровня глаз. В руках его сверкнул прозрачный диск. Полированная поверхность диска собирала в пучок яркие лучи летнего солнца и посылала их в одну точку — в центр будущего костра. Это был самый торжественный миг. Если костёр разожжётся быстро, значит, жертва угодна богам. В Альтиде воцарилась тишина. Не было слышно даже блеяния чёрных баранов, которые, испугавшись внезапно наступившей тишины, робко озирались по сторонам. Напряжение достигло высшего предела. Застывшая на вершине алтаря фигура жреца словно превратилась в изваяние. Минута казалась вечностью.

Вдруг жрец резко выпрямился. Голова его запрокинулась назад, белая борода задрожала на лёгком ветру. Он вскинул вверх обе руки. В правой вновь блеснул прозрачный диск. Над дровами показалась тонкая струйка дыма. Ещё мгновение, и сложенные лесенкой тополиные дрова затрещали, охваченные языками пламени. В воздухе явственно запахло жареным мясом.

Верховный жрец опустил руки, и по этому знаку все прочие жрецы повели к профисису упирающихся баранов. Помощники жрецов споро и ловко сбивали с ног животных и, крепко схватив их за передние и задние ноги, удерживали в лежачем положении. Белые фигуры жрецов наклонились над жертвенными животными. Почти одновременно вокруг алтаря блеснули ножи, засверкали в свете солнечных лучей. Полетели в стороны бараньи головы. Фонтаны крови забили по всему полукружию алтаря, оставляя алые разводы на белых хитонах жрецов. Вскоре около десятка чёрных бараньих голов, отделённых от туловищ, валялись на профисисе. Эти головы ещё жили. Веки над их глазами ещё вздрагивали, будто стремясь постигнуть тайну непознаваемого. А их туши, вмиг разделанные, уже размещались на алтаре. Бёдра верховный жрец подкладывал в костёр, шеи оставлялись для дровосеков, остальные части туши ожигались на профисисе. Но прежде чем жрецы и их помощники бросали части туши в костёр, проворные руки помощников отрезали от них лучшие куски и откладывали в сторону. Быстро наполнявшиеся мясом котлы уносили служители Олимпии, чтобы потом лучшие повара приготовили из свежей баранины изысканные блюда для вечерней трапезы в честь официальных посольств и знатных гостей Олимпии.

Вскоре на всех алтарях Альтиды закурились костры. Повсюду слышалось блеяние баранов, приносимых в жертву друзьями и родными состязателей и поединщиков.

Ещё дымились костры на вершине алтаря Зевса и профисисе, а жрецы, ведомые своим старейшиной, двинулись, разрывая полукруг участников процессии, к Портику Эхо. Представители посольств, делегации городов, состязатели и поединщики повернулись спиной к алтарю и приблизились на несколько десятков шагов к двум жертвенникам, стоявшим перед Портиком, недалеко от входа в крипту. В отличие от алтаря Зевса, у которого испрашивали успеха для всего грандиозного празднества в Олимпии, эти два жертвенника имели непосредственное отношение к самому исходу состязаний. Один из них принадлежал Гермесу — покровителю молодых атлетов, а другой — Счастливому случаю, от которого, увы, также зависело немало, и не только для исхода самих состязаний, но особенно для результатов жеребьёвки, проводимой перед началом Игр.

Порядок жертвоприношения здесь был иным, что объяснялось, конечно, целью обряда. Верховный жрец и его окружение освящали сам процесс жертвоприношения, но не участвовали в нём непосредственно. Жрецы выстроились в Портике Эхо над жертвенниками, едва превышавшими высотою рост человека. Приносимых в жертву баранов совсем не было видно за загорелыми, мускулистыми телами атлетов, которые должны были прикоснуться к густой шерсти жертвенных животных, прежде чем бараньи головы будут отсечены острыми ножами.

Заклание жертв на этих двух алтарях производилось от имени и на средства атлетов, но делалось от лица всех участников Игр. Они молили Гермеса дать им своё покровительство и просили Счастливый случай ниспослать им удачу.

Верховный жрец снова поднял руки вверх. Другие последовали его примеру и замерли так, пока костры, зажжённые от факелов, принесённых от алтаря Зевса, пожирали мясо жертвенных баранов. Сильный порыв невесть откуда взявшегося ветра подул из-за спины участников и погнал дым от костра жертвенников прямо на жрецов. Но те стояли не шелохнувшись в белых хитонах с кровавыми разводами, и только самые старые среди них слегка щурили глаза, чтобы защитить их от едкого дыма. Верховный жрец стоял как статуя, с широкими, развевающимися по ветру рукавами хитона, строгий, величественный, а его старое, морщинистое, словно выточенное из паросского мрамора, лицо продолжало сохранять полное бесстрастие.