Ольга Николаевна - [2]
Только вечером проходило всё. Трудно было усидеть на месте. Хотелось двигаться и смеяться. И щёки горели. Каждый раз ей казалось, что вот теперь прошло всё окончательно. За ночь отдохнёт ещё больше и встанет совершенно здоровая.
Но приходило утро. И опять то же. Точно она не отдыхала, а работала всю ночь тяжёлую работу.
Она сказала доктору. Ей было легко говорить с ним. Он всегда слушал её, как будто бы каждое её слово имело какое-то особенное значение.
Велел внимательно записывать температуру. Смерила: тридцать семь и несколько десятых. Даже не посмотрела, сколько: вечером и у здоровых всегда немного повышенная температура. Через несколько дней дала ему бумажку. Но потом, смеясь, призналась, что всё написала из головы: они мерила только один раз. Доктор не рассердился. И она чувствовала, что он не может рассердиться на неё.
При мысли об этом Ольга Николаевна улыбалась и опять почему-то подумала, что он непохож на доктора.
«Надо спросить, не играет ли он на чём-нибудь? А впрочем, зачем мне это? не всё ли равно?..»
Ольга Николаевна встретила доктора на море. Они первый раз виделись не в санатории, а как простые знакомые.
Ольга Николаевна удивилась: он всегда принимает больных до двух. Должно быть, изменил часы.
Доктор остановился и сказал:
— Я шёл по шоссе и издали узнал вас по синему шарфу.
— Я не знала, что вы гуляете утром, — проговорила Ольга Николаевна, почему-то чувствуя неловкость.
— Сегодня такой день особенный. И не жарко, и тихо. У нас редко выдаются такие дни, я и сбежал, — улыбнулся он.
Первый раз он говорил с ней не о болезни, и всё казалось в нём новым. На нём мягкая серая шляпа, которая очень идёт к нему. В руках тонкий стебель розы с белым бутоном. Он, оказывается, очень высокого роста. Ольга Николаевна раньше не замечала этого.
Чтобы скрыть чувство неловкости, она говорит:
— Я давно хотела спросить вас: можно ли мне ходить в горы?
— Можно, только не надо уставать.
— Ах, я так рада. Мне надоело сидеть на одном месте.
— Пройдёмтесь немного по шоссе, — предложил он.
— Пойдёмте, — сказала Ольга Николаевна и, быстро нагнувшись, подняла две большие белые раковины.
— Вы знаете, доктор, я не могу равнодушно видеть белые раковины. У меня скоро будет полон ящик.
Доктор взял раковины, положил их бережно на свою большую ладонь и неожиданно сказал:
— Ольга Николаевна, пожалуйста, не зовите меня доктором…
Он беспомощно покраснел. И, чтобы она не обиделась на его замечание, поспешно прибавил:
— Это моё больное место… Я ведь совершенно не на своём месте. Терпеть не могу медицины. И если доктор, то поневоле.
Он говорил это так стремительно-откровенно, что Ольга Николаевна сразу не нашлась, что сказать ему.
Прошли несколько шагов молча.
— Вас зовут Андреем Владимировичем?
— Да…
— Мужа моего тоже зовут Андреем, — почти машинально произнесла она вслух. И, снова помолчав, сказала: — Вы знаете, мне всё время казалось, что вы непохожи на доктора. Я почему-то считала вас музыкантом.
Он очень удивился:
— Представьте себе, это так и есть. Больше всего я музыкант. По крайней мере, ничего не люблю так сильно, как музыку.
— А сами играете?
— Играю, но… на всех инструментах.
— Почему «но»?
— Потому что это самый дурной признак для музыканта…
И оба они смеялись, и этот разговор сразу сделал их ближе друг к другу.
— Почему же вы сделались доктором, а не музыкантом? — спросила она, чувствуя, что теперь может спросить о чём угодно и это не будет неловко.
— Да как вам сказать. Кажется, больше всего из-за денег, — просто сказал он. — У отца большая семья. Надо было выбирать такой факультет, который дал бы сразу верный заработок. На семейном совете решили: быть мне доктором. И стал я доктором.
Ей хотелось на откровенность ответить откровенностью. Она сказала:
— Я тоже не на своём месте. Только между мною и вами большая разница: вы, по крайней мере, знаете, что любите по-настоящему, а я нет.
— А что не любите, знаете? — спросил он. Повернулся и посмотрел ей прямо в лицо.
— Да, знаю. Я не люблю мужа, — отчётливо выговорила она, — и… вас, может быть, удивит, не люблю детей… Я вышла замуж очень рано — семнадцати лет. Мне хотелось жить самостоятельно и быть совсем взрослой. Теперешний мой муж знал меня с детства. Я привыкла считать его своим человеком. Он сделал мне предложение — я вышла. С первых же дней поняла, что не люблю его. А детей… знаете, это ужасно странно… я любила, только покуда они были совсем маленькими, лет до пяти… потом всё меньше и меньше… А теперь мне безразлично, есть они или нет… и что с ними… Иногда тяжело это. Я бы так хотела любить их… да не любится, — с горечью вырвалось у неё, и, чтобы скрыть это, она шутливо прибавила: — Лучше быть доктором и не любить медицины, чем быть женой и не любить мужа: так что вы всё-таки счастливее меня… А потом ещё одна разница между нами…
Она не договорила. Он подождал и спросил её:
— Какая?
— Вы здоровы, а я больна…
Андрей Владимирович осторожно взял её руку и сказал:
— Вы будете здоровы… вы скоро поправитесь. Я, может быть, плохой доктор; но я верю в это…
Ольга Николаевна чувствовала, какая у него большая и сильная рука: по сравнению с ним у неё как у маленькой девочки. И он держит её, точно взрослый ведёт гулять.
Произведение написано в начале 20-го века. В дореволюционную Россию является Христос с проповедью Евангелия. Он исцеляет расслабленных, воскрешает мёртвых, опрокидывает в храмах столы, на которых торгуют свечами. Часть народа принимает его, а другая часть во главе со священниками и церковными старостами — гонит. Дело доходит до митрополита Московского, тот созывает экстренное собрание столичного духовенства, Христа называют жидом, бунтарём и анархистом. Не имея власти самому судить проповедника, митрополит обращается к генерал-губернатору с просьбой арестовать и судить бродячего пророка.
По благословению Патриарха Московского и всея Руси АЛЕКСИЯ II Ни в одном угоднике Божием так не воплощается дух нашего православия, как в образе убогого Серафима, молитвенника, постника, умиленного, всегда радостного, всех утешающего, всем прощающего старца всея Руси.
«В аду был тревожный день: Дьявол заскучал…Призвал заведующего пеклом. Распёк его на чём свет стоит. Посадил в тартарары мелких чертенят, подвернувшихся под руку. Не принял очень важного чорта, только что вернувшегося с Луны, куда был послан по важному поручению. И объявил, чтобы в первую же полночь весь ад собрался перед его очи, так как он, Дьявол, заскучал и решил держать речь ко всему великому царству преисподней…».
«…Никогда ещё Розанов не высказывался о «метафизике христианства» с такой определённой ненавистью. Книга замечательная. Здесь однобокость и ложь доведены до последних пределов. Но, несмотря на эту однобокость и ложь, одно из самых больных мест в официальной церкви (не в христианстве) вскрыто с поразительной глубиной…».
«Капитан Изволин лежал на диване, забросив за голову руки и плотно, словно от ощущения физической боли, сожмурив глаза.«Завтра расстрел»… Весь день сжимала эта мысль какой-то болезненной пружиной ему сердце и, толкаясь в мозг, заставляла его судорожно стискивать зубы и вздрагивать.Дверь кабинета тихонечко открылась и, чуть скрипнув, сейчас же затворилась опять…».
«Ждали «забастовщиков»…Ещё с вечера сотня казаков расположилась на опушке леса, мимо которого должны были идти рабочие «снимать» соседнюю фабрику.Ночь была тёмная, сырая. Время ползло медленно. Казалось, небо стало навсегда тяжёлым и чёрным, – никогда на него не взойдёт тёплое, яркое солнце…».
«И с кем это старуха разговоры разговаривает?» – недоумевал отставной солдат, сидя за починкою старого сапога в одном из гнилых, сырых петербургских «углов» и слушая, как за ситцевой занавеской другого «угла» с кем-то ведет разговоры только что перебравшаяся новая жилица-старуха.«Кажись, – думал солдат, – никого я у нее не приметил, а разговаривает?»И он прислушивался.Новая жилица вбивала в стену гвоздь и действительно с кем-то разговаривала. …».
«Близко то время, когда окончательно вымрут те люди, которые имели случаи видеть буйное движение шоссейных дорог или так называемых каменных дорог тогда, когда железные дороги не заглушали еще своим звонким криком их неутомимой жизни…».
«– Ничего подобного я не ожидал. Знал, конечно, что нужда есть, но чтоб до такой степени… После нашего расследования вот что оказалось: пятьсот, понимаете, пятьсот, учеников и учениц низших училищ живут кусочками…».
В первый том наиболее полного в настоящее время Собрания сочинений писателя Русского зарубежья Гайто Газданова (1903–1971), ныне уже признанного классика отечественной литературы, вошли три его романа, рассказы, литературно-критические статьи, рецензии и заметки, написанные в 1926–1930 гг. Том содержит впервые публикуемые материалы из архивов и эмигрантской периодики.http://ruslit.traumlibrary.net.
В восьмом (дополнительном) томе Собрания сочинений Федора Сологуба (1863–1927) завершается публикация поэтического наследия классика Серебряного века. Впервые представлены все стихотворения, вошедшие в последний том «Очарования земли» из его прижизненных Собраний, а также новые тексты из восьми сборников 1915–1923 гг. В том включены также книги рассказов писателя «Ярый год» и «Сочтенные дни».http://ruslit.traumlibrary.net.