Ольга, лесная княгиня - [85]

– Скажем, что ее тоже выдаем замуж! – предлагал мой отец. – И это, кстати, правда. Я поручу нашему родичу Олегу в Киеве позаботиться о ней и подыскать ей подходящего мужа: она ведь ему тетка, а жить им поначалу все равно придется при нем. Ульв, кажется, не собирается пока помирать.

– И за кого же ты хочешь ее отдать? – спросил князь.

– За кого-нибудь из дружины Ингвара. Надеюсь, Олег сделает хороший выбор для своей родственницы. Чтобы ее муж следовал за Ингваром, а Ута, таким образом, будет следовать за своей сестрой.

И вот дней через десять после Купалы я отбыла из дома, сидя аж на десяти коробах с приданым. На самом деле моими из них были только три, но кому надо об этом знать?

Честно скажу, будущий муж – это «кто-нибудь из дружины Ингвара» – не занимал никакого места в моих мыслях. Я хотела одного: убедиться, что с Эльгой все благополучно, и снова быть с ней.

Горевала ли я, когда пришла пора покидать родной дом?

Мне казалось, я скоро вернусь. Не я одна, а мы с Эльгой.

Ведь нам пришлось ехать за своими женихами в Киев только потому, что Ульв конунг еще жив; но он уже старик, и наверняка пройдет не так много времени – и мы переселимся в Волховец. И тогда окажемся настолько близко от своей родни, насколько это разумно желать девушке хорошего рода.

Даже держа в руках топор, врученный мне матерью, и собираясь бросить его из лодьи на родной берег в знак обрыва прежних связей, я больше думала об Эльге. Бедняжка, она еще не знает наших последних новостей.

Мне предстоит рассказать, что нет у нее больше ни отца, ни матери.

И даже если ей приведется когда-нибудь вернуться сюда, она сможет повидать свою мать лишь в той избушке, куда ей едва ли захочется идти.

Она сможет лишь попытаться разобрать родной голос в хриплых звуках из-под берестяной клювастой личины…

До мужа она еще не доехала, но прибудет к нему невестой-сиротой, вынужденной просить родительского благословения с того света.

Я плакала, думая об этом, и роняла слезы на топор. Но кого удивят слезы отъезжающей невесты?

Мой отец думал то же самое.

– Когда вы вернетесь, я непременно буду ждать вас в Будгоще, – говорил он, обнимая меня на прощание. – Надеюсь, у вас будут к тому времени не только мужья – славные конунги, но и по пятеро… по семеро детей, один лучше другого.

Я смеялась сквозь слезы, воображая нас с Эльгой утонувшими в этой ораве детей.

Ревела и Аськина жена Пестрянка – он ехал с нами, а ей предстояло, едва покрыв голову, дожидаться его до зимы, не меньше. Всхлипывали и Володея с Беряшей, и моя мать, и все наши женщины…

Я была рада, когда лодьи наконец отчалили и вокруг стало тихо.

На широкой глади реки я вскоре успокоилась, осушила слезы и пришла в себя.

Река всегда утешает. Начинаешь понимать, что не тебя одного несет потоком жизни – таков общий закон. А слившись с рекой, обретаешь мир: ведь так или иначе, она приведет тебя на небо, потому что туда лежит ее неизменный путь.

Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть вперед по течению…

Везли меня сразу несколько родичей, не считая дружины: Аська, Бельша и вуй Гремята. Последний взял с собой жену: не очень-то ей хотелось пускаться в дальний путь, но раз уж меня везут «выдавать замуж», без сопровождения родственниц мне нельзя. Вот Аськина Пестрянка поехала бы с ним весьма охотно, но ее не пустила моя мать: она и женила-то сына, чтобы иметь помощницу в хозяйстве, а не чтобы она разъезжала, «что твой купец».

Мы двинулись сначала по Великой, потом по Черехе, а затем через волок пробрались на Узу.

Если я буду рассказывать об этом подробно, мы никогда не доберемся до главного.

А я ведь все время помню, о чем хотела рассказать и зачем взялась за это дело.

Но на свете так мало вопросов, на которые можно дать простой и короткий ответ, а мой – уж точно не из них.

В Будгоще мы надеялись разжиться новостями, но сами оказались вестниками. Здесь не видели Мистину и Эльгу и ничего не знали о наших делах.

Нет, я не буду рассказывать, что обо всем этом говорили Житинеговы родичи.

Мне только было очень жаль Вояну. У нее росли уже трое детей, и она ожидала четвертого. Войдя к ней, я окинула взглядом копошащихся на полу мальцов, со страхом ожидая обнаружить в том, что постарше, черты Князя-Медведя. Хоть я и не видела лица волхва, почему-то была уверена, что сразу узнаю рожденного от него ребенка. Может быть, у него медвежьи уши, как в сказании…

Но я его не узнала, пока Вояна не показала мне.

– А это мой старшенький… Первушка – Медвежье Ушко! – Она весело подкинула мальчика и дала мне подержать.

Она тогда еще не знала…

А я была так потрясена, что не сразу собралась с мыслями – хотя с Бельшей и вуем Гремятой мы условились, что Вояне все расскажу именно я.

У ее старшего ребенка не было княжьего имени – он звался только так, как она сказала. Но лицом и повадкой он был вылитый Видята Житинегович! Столь явное родственное сходство бывает заметно даже у родишек, а тут оно бросалось в глаза.

Хоть Вояна и побывала в медвежьем логове перед свадьбой, ее старший сын был ребенком ее мужа.

Но это ничего не меняло.

Ее Первушка – Медвежье Ушко принадлежал лесу.

Я пыталась внушить ей, что она отдаст его не в чужие руки, а своей собственной родной матери, которая будет ходить за ним, словно сама Макошь. Но и это не могло порадовать Вояну – ведь и матери она лишалась тоже.