Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы - [85]

Валя предложила: "Давай умрем вместе, сейчас". Баршев сказал: "Мы встретимся".

Но именно Ольга узнает о его смерти, в которой, как в романе, переплетается любовь к Вале и трагический финал. "Он не работал, он был "отказником", читал он только письма своей черненькой жены, – рассказывал Ольге литературовед Юлий Оксман, который оказался в лагере вместе с Баршевым. – И вот пошли мы – в день выборов в Верховный Совет – через Владивосток и дальше, дальше к океану, – грузиться на пароход на остров – на Магадан. И оба мы упали – я и Баршев. На нас спустили собак, и собаки стали терзать нас, – это хотели проверить – не придуриваемся ли мы? И мы лежали, пока собаки рвали на нас одежду, добирались до белья, до тела. Я решил – все равно. Но собака рванула на Баршеве тот мешочек, в котором он хранил Валины письма. Мешочек разорвался, был сильный ветер, и письма полетели в стороны, по ветру, и Баршев из последних сил вскочил и рванулся за ними. "Побег!" Его ударили прикладом под колени, он упал, письма разлетелись, стражники втаптывали их ногами. Нас погрузили на грузовики, повезли. Баршев с тех пор совсем отчуждился, совсем не стал работать. Его стаскивали, сбрасывали с нар, били, лишали еды – он не работал. Вскоре он погиб"[150].

"…35 отказов от работы", – написано в материалах его дела.

30 марта в 11 часов Баршев умер. Диагноз: истощение, цинга, малокровие. В акте о смерти сказано, что похоронен он возле сопки, головой на северо-запад.

Ольга не могла решиться рассказать Вале о гибели мужа, но знала, что к ней эта история пришла не случайно: "Во всем этом я вижу какое-то явное предзнаменование, вернее, какой-то особый смысл – точно кто-то намеренно делает так, чтоб мне стало известно все это, чтоб я написала об этом, не дала ему утонуть в забвении, умереть".

Не дать утонуть в забвении…

Главная мысль, которую она хотела провести через всю Главную книгу и которую называла капитальной, – это мысль о судьбе героев своей юности, о судьбе первороссиян.

В конце пятидесятых годов было принято решение построить на реке Иртыш Бухтарминскую гидроэлектростанцию. В зоне затопления оказался и Первороссийск. И вот судьба приводит Берггольц на открытие этой ГЭС, и Ольга присутствует при том, как ее легендарный город, которому она посвятила поэму, о котором снят фильм, поглотили воды Бухтарминского моря!

Она была потрясена. В том, что произошло, она увидела символ утраты памяти о героическом прошлом. В дневнике появляется запись разговора с одним из строителей города – коммунаром М. И. Гавриловым:

"Я был подростком, я многого не сознавал, но я вижу, что я не за это боролся и пахал на себе, и пропалывал хлеба, руки до крови раня острыми сорняками… А теперь я вроде скрывать должен, что я был коммунаром, мне говорят: "Вы поторопились, вы перегнули". Да что, чем мы перегнули? Тем, что друг за друга держались и верили друг другу?! А теперь – да ведь это РАЗРУШАЕТСЯ РУССКИЙ ХАРАКТЕР, потому что ведь русский мужик искони, всю жизнь на доверии друг к другу строил. Дрались, друг друга подвздох порой били, но – единение. Открытая душа, поддержка друг друга. На русском характере Первороссийск взошел…"

""Распадение русского характера, распад русского характера" – это он о ежовско-бериевских временах говорит… – поясняет слова бывшего коммунара Ольга. И подытоживает: – Но вот о чем-то главном – забыли. Ушел дух коммуны. Не сохранен и остов. На месте ее – моря и сталинские стройки".

Наперекор всему она убеждает себя: "Первороссийск – бессмертен в людях, он вообще – в людях, в людях дела". Но не оставляет мысль об очередной иронии истории: собеседник, подростком строивший Первороссийск, теперь гидротехник, участник разработки проекта той самой плотины, в результате строительства которой был затоплен его – и ее – город.

И когда сама жизнь вот так беспощадно дописывала ее поэму, уничтожая на глазах образ высокой Мечты, это не только переворачивало душу, но и ставило перед Ольгой неразрешимые вопросы. Куда же она рвалась и куда звала своих читателей? Ведь был же и высокий труд, и общность людей, и братство не по крови, а по духу! Для чего все это было?

Столь же трагической и личной должна была стать в Главной книге тема тюрьмы.

Еще в декабре 1939 года Ольга спрашивала себя: "Как же я буду писать роман, роман о нашем поколении, о становлении его сознания… выключив самое главное – …т. е. тюрьму? Вот и выходит, что "без тюрьмы" нельзя, и "с тюрьмой" нельзя…"

И вот время пришло.

В 1947 году Ольга записывает рассказ большевика Добровольского, работавшего в ЧК у Дзержинского, потом репрессированного, а в 1941 году назначенного комиссаром Седьмой армии. В его задачи входил присмотр за командующим армии Мерецковым, который так же, как и Добровольский, в первые дни войны был возвращен из тюрьмы на фронт.

Добровольский просил командующего не рваться под пули, потому что нужен стране. Мерецков ответил:

"– Отстань. Страшно – не ходи рядом. А мне не страшно. Мне жить противно, – понял? Ну, неинтересно мне жить. И если я что захочу с собой сделать – ты не уследишь. А к немцам я не побегу – мне у них искать нечего… Я все уже у себя имел…