Ольга Берггольц: Смерти не было и нет. Опыт прочтения судьбы - [81]
Но, быть может, он тоже, как град Китеж, опустился куда-то глубоко и иногда благовестит оттуда?..
Память – чудо, совершенное чудо мира, природы и человека, воистину божественный дар. Она неистребима.
Забвение истории своей родины, страданий своей родины, своих лучших болей и радостей – связанных с ней испытаний души – тягчайший грех. Недаром в древности говорили:
– Если забуду тебя, Иерусалиме…
Забвение каралось немотой и параличом – бездействием, "на главу веселия своего", то есть жизни".
"Первороссиян" сняли не по ее сценарию. Фильм был решен новаторски, плакатными мазками, и не укладывался в привычные рамки. Именно поэтому он и лег на полку. Партийное руководство осудило фильм, Евгений Шифферс был лишен возможности снимать кино. А ведь в эти годы были сняты такие фильмы, как "В огне брода нет", "Служили два товарища", "Шестое июля"… В обществе и искусстве возник запрос на возвращение искренности первых лет революции и бескорыстной веры в коммунизм. Новые режиссеры пытались противостоять чиновничьей рутине, которая была так ненавистна молодым художникам. И тут как нельзя кстати оказалась Ольга Берггольц с ее революционной религиозной истовостью.
Многие режиссеры разгадали эту связь новой веры и старой.
В изобразительный ряд кинематографа проникают идеи религиозных мистерий, соединение ликов первых коммунистов с иконописью – это и создало своеобычие поэтической манеры фильма "Первороссияне".
Искренность новой волны режиссеров вызывала у партийных чиновников нескрываемое раздражение. Евгений Шифферс, ученик Товстоногова, старался выразить вдохновенный порыв революции и противопоставить честность "святых" первороссиян безнравственности и равнодушию современных коммунистов. По его представлению, тяжелый и прямой взгляд его героев в начале картины, непосредственно обращенный к зрителю, должен был вызвать у современников чувство стыда.
Известно, что Ольге фильм не понравился. Она даже сказала себе, что больше никогда не будет иметь дела с кинематографом. Однако, выступая на обсуждении, поддержала новаторские приемы фильма.
"Берггольц О. Ф. Во-первых, я выражаю глубочайшую, нижайшую благодарность коллективу во главе с Александром Гавриловичем, который поднял эту тему и вынес ее на экран. Мне самой уже стало казаться, что эта тема нефотогенична, хотя, прочитав мою поэму в 1956 году в Переделкино, именно Александр Довженко – большой мой друг – сказал: "Да ведь это же готовый сценарий!" …Тут, хотя и глухо, а я это слышала в гораздо более открытой форме, звучали два обвинения. Я беру эти слова в кавычки. Обвинение в трагедийности и жертвенности.
Я никак не могу понять, с каких пор слово "трагедия" стало ругательством. Оно стало ругательством во времена сталинщины. <…> Еще Горький говорил: "Наша трагедийная прекрасная эпоха". Ленин этого слова не стеснялся. Он говорил: "Не в отчаянии мы несем неслыханные жертвы, но в борьбе". Ни слова "жертва", ни слова "трагедия" никто никогда не боялся. Словами "Мы жертвою пали" начинается одна из лучших песен Революции. "Поле жертв революции" – так называлось поле, которое сейчас почему-то перекрестили в Марсово поле. И опять-таки, совершенно не стыдно жертвовать во имя революции. Человек ведь не совершает этим решительно ничего дурного. Поэтому я лично отвергаю все эти странные обвинения (мягко выражаясь) в трагедийности и жертвенности и воспринимаю это как похвалу.
Да, люди знали, на что они шли. Они не очень хорошо себе представляли, как все будет, задумав строить почти утопическую коммуну в годы лихолетья. Они пали жертвами гражданской войны… Это действительно реквием.
Много здесь было заумных разговоров насчет символики в современном искусстве и, в частности, в кино. Мне кажется, что символ и правда в основном всегда совпадают, потому что те 125 блокадных грамм хлеба, которые мы получали, – это скорее не еда, а символ. И здесь это легендарное, священное писание нашего народа, в любом его жесте и повороте, – это и символ, и знамя, и быт и бытие, а тогда сливались быт и бытие. Мне кажется, что в картине достигнуто слияние быта и бытия"[145].
Несмотря на то что Берггольц выступила в защиту фильма, спасти его она все-таки не смогла.
"…Требую мученичества за правду"
И я всю жизнь свою припоминала,и всё припоминала жизнь мояв тот год, когда со дна морей, с каналоввдруг возвращаться начали друзья.Ольга Берггольц
Ольга Берггольц отмечала возвращение репрессированных как важный поворот в истории страны. Но для нее это было еще и личным событием – ее внутренняя связь с арестованными и сосланными все эти годы не ослабевала.
И вдруг она получает письмо с обвинением в том, что в повести "Дневные звёзды" сознательно умолчала о трагедии людей, прошедших лагеря и тюрьмы.
Берггольц сама дала повод к подобным обвинениям в главе "Главная книга", неоднократно повторяя, что для нее самое важное в творчестве – это движение к правде истории. "Главная книга писателя – во всяком случае, моя Главная книга, – писала она в повести, – рисуется мне книгой, которая насыщена предельной правдой нашего общего бытия, прошедшего через
Наталья Громова – писатель, драматург, автор книг о литературном быте двадцатых-тридцатых, военных и послевоенных лет: «Узел. Поэты. Дружбы и разрывы», «Распад. Судьба советского критика», «Эвакуация идет…» Все книги Громовой основаны на обширных архивных материалах и рассказах реальных людей – свидетелей времени.«Странники войны» – свод воспоминаний подростков сороковых – детей писателей, – с первых дней войны оказавшихся в эвакуации в интернате Литфонда в Чистополе. Они будут голодать, мерзнуть и мечтать о возвращении в Москву (думали – вернутся до зимы, а остались на три года!), переживать гибель старших братьев и родителей, убегать на фронт… Но это было и время первой влюбленности, начало дружбы, которая, подобно пушкинской, лицейской, сохранилась на всю жизнь.Книга уникальна тем, что авторы вспоминают то, детское, восприятие жизни на краю общей беды.
Многим очевидцам Ленинград, переживший блокадную смертную пору, казался другим, новым городом, перенесшим критические изменения, и эти изменения нуждались в изображении и в осмыслении современников. В то время как самому блокадному периоду сейчас уделяется значительное внимание исследователей, не так много говорится о городе в момент, когда стало понятно, что блокада пережита и Ленинграду предстоит период после блокады, период восстановления и осознания произошедшего, период продолжительного прощания с теми, кто не пережил катастрофу.
Эта книга о судьбах поэтов в трагические 30‑е годы на фоне жизни Москвы предвоенной поры. В центре повествования, основанного на ранее неизвестных архивных материалах и устных воспоминаниях М. И. Белкиной, Л. Б. Либединской и других современников тех лет, – судьбы поэтов, объединенных дружбой и близкими творческими позициями, но волей судеб оказавшихся на разных полюсах. Главные герои книги – Б. Пастернак, В. Луговской, Н. Тихонов, Д. Петровский, а также знаменитые и незаслуженно забытые поэты и писатели, без которых невозможно полно представить русскую литературу советской эпохи. Издание переработанное и дополненное.
В книге приведены уникальные, ранее не публиковавшиеся материалы, в которых представлена культурная среда начала и середины XX века. В письмах и дневниках содержится рассказ о событиях в жизни Марины Цветаевой, Бориса Бессарабова, Анны Ахматовой, Владимира Маяковского, Даниила Андреева, Бориса Зайцева, Константина Бальмонта, Льва Шестова, Павла Флоренского, Владимира Фаворского, Аллы Тарасовой, Игоря Ильинского и многих-многих других представителей русской интеллигенции.Дан развернутый комментарий, приведены редкие, впервые публикующиеся фотоматериалы.
Наталья Громова – писатель, историк литературы, исследователь литературного быта 1920–1950-х гг. Ее книги («Узел. Поэты: дружбы и разрывы», «Странники войны. Воспоминания детей писателей», «Скатерть Лидии Либединской») основаны на частных архивах, дневниках и живых беседах с реальными людьми.«Ключ. Последняя Москва» – книга об исчезнувшей Москве, которую можно найти только на старых картах, и о времени, которое никуда не уходит. Здесь много героев – без них не случилась бы вся эта история, но главный – сам автор.
Роман философа Льва Шестова и поэтессы Варвары Малахиевой-Мирович протекал в мире литературы – беседы о Шекспире, Канте, Ницше и Достоевском – и так и остался в письмах друг к другу. История любви к Варваре Григорьевне, трудные отношения с ее сестрой Анастасией становятся своеобразным прологом к «философии трагедии» Шестова и проливают свет на то, что подвигло его к экзистенциализму, – именно об этом белом пятне в биографии философа и рассказывает историк и прозаик Наталья Громова в новой книге «Потусторонний друг». В формате PDF A4 сохранен издательский макет.
Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.
Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.
В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.
Литературный портрет знаменитого норвежского писателя Юхана Боргена с точки зрения советского писателя.
«Пушкин был русским Возрождением, Блок — русским романтизмом. Он был другой, чем на фотографиях. Какая-то печаль, которую я увидела тогда в его облике, никогда больше не была мной увидена и никогда не была забыта».Н. Берберова. «Курсив мой».
Александр Ливергант – литературовед, переводчик, главный редактор журнала «Иностранная литература», профессор РГГУ. Автор биографий Редьярда Киплинга, Сомерсета Моэма, Оскара Уайльда, Скотта Фицджеральда, Генри Миллера, Грэма Грина, Вирджинии Вулф, Пэлема Гренвилла Вудхауса. «Агата Кристи: свидетель обвинения» – первый на русском языке портрет знаменитого, самого читаемого автора детективных романов и рассказов. Под изобретательным пером Агаты Кристи классический детектив достиг невиданных высот; разгадки преступления в ее романах всегда непредсказуемы. Долгая, необычайно насыщенная жизнь, необъятное по объему творчество создательницы легендарных сыщиков Эркюля Пуаро и мисс Марпл – казалось бы, редкий пример благополучия.
1902 год. Австрия. Тироль… Русская студентка Сорбонны Лиза Дьяконова уходит одна гулять в горы и не возвращается. Только через месяц местный пастух находит ее тело на краю уступа водопада. Она была голая, одежда лежала рядом. В дорожном сундучке Дьяконовой обнаружат рукопись, озаглавленную “Дневник русской женщины”. Дневник будет опубликован и вызовет шквал откликов. Василий Розанов назовет его лучшим произведением в отечественной литературе, написанным женщиной. Павел Басинский на материале “Дневника” и архива Дьяконовой построил “невымышленный роман” о судьбе одной из первых русских феминисток, пытавшейся что-то доказать миру…
Марина Арсеньевна – дочь поэта Арсения Тарковского и сестра кинорежиссера Андрея Тарковского – пишет об истории семьи, о детстве, о судьбе родителей и сложном диалоге отца и сына – Арсения и Андрея Тарковских, который они вели всю жизнь. «Я пришла к убеждению, что в своих рассказах-воспоминаниях должна говорить всю правду, какой бы горькой она ни была. Осколки, когда их берешь в руки, больно ранят, но иначе не сложить того зеркала, перед которым прошла жизнь моих близких». Марина Тарковская.