Оленька, Живчик и туз - [5]

Оленька гужеевские вопли пропустила, но циферки запомнила и с тех пор стала собирать все газетно-журнальные статейки о “Тузпроме”, которые ей попадались на глаза. Со временем, собравшись с мыслями, она прикинула и решила, что при такой баснословной разнице в ценах на туз ей надо изловчиться и оказаться поближе к господину Фортепьянову, а там она сообразит, на чем ей сыграть и как это назвать — энергозачетом, схемой или отъемом. С кондачка ли, навскидку, только бы он, душка Фортепьянов, поближе подпустил ее к тузовой кормушке — или, в крайнем случае, к самому себе. Ведь Оленька так изголодалась по достойной жизни!… И ради нее не побаловать знатного тузовика выхоленным и специально ухоженным на этот случай загорелым на Карибах подтянутым животиком и белой изумительной грудью? Да и чем угодно другим?… Нет, за этим дело не станет.

После тщательнейшей проверки паспортных личностей в Тузпромоском бюро пропусков, Оленька под ручку с Пыльцовым подошла к укрепзагону, напомнившему ей клетку с тиграми в московском зоопарке. Проходя сквозь турникет, а затем через двойную арку металлодетектора, она обратила внимание, что все охранники, подобно древне-ассирийским невольникам, носят на шее тонкие кольца с какими-то надписями, а один из увальней в камуфляжной форме — в точности, как и она, натуральный блондин с льняными волосами, которые даже светлее ее собственных. Мужчин с таким цветом волос она не встречала, хотя прицеливающийся, раздевающий ее на ходу взгляд охранника был вполне обычным.

Получив и тут же сдав пропуска, Оленька успешно прошла обряд штемпелевания тыльной стороны ладони и в сопровождении верного, но так надоевшего ей Пыльцова, поспешила к лифтам. Тут белобрысый охранник возник опять и чуть было не оттеснил Оленьку от Венедикта Васильевича. Поэтому прямо перед входом в лифт они взялись за руки, храбро прошли сквозь еще один металлодетектор, вбежали в скоростную кабину и, не дожидаясь попутчиков, вдвоем — двумя указательными пальцами сразу! — нажали на 18-ю кнопку и поднялись на главный управленческий этаж. Прежде чем ринуться в кабинет Основного Диспетчера, Оленька оглянулась на дозированный свет, идущий сквозь безрамные пролеты небьющихся, непробиваемых, затемненных америкостекол, которыми облицован восходящий небоскреб Тузпрома. Она была на таком взводе, что ей опять почудилось — вот летит она над столицей, ложится на крыло и смотрит на молодящуюся Москву с птичьего полета. Сквозь стеклянную стену далеко-далеко был виден несколько скособочившийся, как бы соскальзывающий с пологого холма в Москва-реку Кремль, и его крохотные башенки и зубчатые стенки в эту секунду показались Оленьке шоколадно-кремовыми украшениями на заказном предпраздничном торте…

Не обращая никакого внимания на слабые протесты согбенных мужских фигур, терпеливо сидящих возле заветной двери, и отбросив неуместную вежливость, Оленька стремительно, словно пират офшорных морей, берущий на абордаж бюджетный корабль с поникшими парусами, ворвалась в кабинет господина Фортепьянова. Венедикт Васильевич, извинительно улыбаясь, прошмыгнул следом за ослепительной партнершей.

Но в кабинете Основного Диспетчера никого не было.

Оленька оглянулась. Тут из-за стоящего на огромном столе 28-ми дюймового плоского монитора выглянул миниатюрный правнук вора-форточника, похожий на старого лысого жокея, и маленькими желто-базальтовыми глазками с восхищением уставился на красавицу Ланчикову.

Господин Фортепьянов к моменту восшествия на Российский тузовый престол поистаскался на приисках, потерял здоровье и волосы, утратил внешний лоск в аппаратной борьбе, и в первое мгновение посетители из провинции приняли могущественного Основного Диспетчера за задержавшегося в кабинете уборщика помещений. Но уже во второе мгновение, заметив тусклый блеск пакорабановского дорогого костюмчика, Оленька представилась:

— Рор Петрович, мы из Новокостромы. Вы нас вызывали.

За последние девять лет господин Фортепьянов из нищего производственника превратился в управленца-триллиардера. Главная же метаморфоза в жизни Рора Петровича произошла всего за несколько недель, когда он из жалкого подчиненного, который по первому звонку со Старой площади мчался на попутке до Беляева, потом трясся на метро в центр Москвы, на площадь Ногина (ныне “Китай-город”), поднимался в кабинет с венецианскими окнами во всю стену и часами молча выслушивал треп очередного напыщенного возлекремлевского подонка, превратился в собственника, во владельца отрасли, в монопольца! Любой министр — действующий, а не то что бывший, который когда-то брезгливо вытирал о него свои аппаратно-коммунистические башмаки, теперь — отныне и навсегда! — униженно пытается попасть к господину Фортепьянову на прием, чтобы по старой дружбе заработать пару новых копеек. Чудесные метаморфозы произошли не только в результате незаметной аппаратной возни, но и благодаря наработанной промысловой, а главным образом — наследственной воровской хватке Рора Петровича. Хотя, разумеется, никто из высшего звена нынешних владельцев Тузпрома, включая самого господина Фортепьянова, никуда не скакал на лошадях, не стрелял из окон поезда по бизонам, не крошил из кольта выстроенных вдоль стенки бара и связанных попарно индейцев, не взрывал сейфов с наличными деньгами и золотыми слитками, не линчевал негров и не насиловал негритянок. Никаких вестерновских, голливудских и просто сомнительных физических действий, предшествующих мгновенному сказочному обогащению, не было. Ничего захватывающего, кроме закрытых заседаний, консультаций с дипломированными высокомернолобыми посланцами Гарвардского и Оксфордского университетов, подготовки учредительных документов (центнеров папок и кип гербовых листов), оплаты нотариальных заверений и квитанций и нескончаемых телефонных переговоров, в жизни Основного Диспетчера за последние годы не происходило и не производилось. А переезд Рора Петровича из подмосковного, тонущего в грязи и мусоре поселка “Газопровод”, где он еще пять лет назад жил с женой в двухкомнатной квартире на последнем этаже крупнопанельного дома, в анфиладу просторных залов в кирпичном особняке на Донской улице, тоже произошел рутинно и даже отдалено не походил на живительное, бодрящее бандитское действие. Господин Фортепьянов выиграл битву за собственность на холодной лошади.