Олений заповедник - [115]

Куда все это ушло, думал сейчас Фэй. Он прошел через это, прочитал все старые документы о судах над ведьмами и о Черной мессе, об интригах, и отравлениях, и о пирогах любви, которые пекли на лонах изнывавших от сладострастия женщин, о том, как аббатиса колола иголками монахинь, проверяя, не являются ли они ведьмами и не вошел ли в них сатана. В юности Мэриону мнилось, что он хранит историю тысячелетия, но это прошло: ему исполнилось восемнадцать, потом девятнадцать, и он вышел в мир, гордясь тем, что никто не знает, сколько он всего прочел и что он по этому поводу думает.

С тех пор как Илена переехала к нему, его стали мучить кошмары. Он не мог избавиться от мысли, что она — ею монахиня и он превратит ее в ведьму. Он мысленно сочинял разные истории, романы, целые тома, живописуя себя в качестве страдающего священника, который молит Бога позволить дьяволам войти в него, чтобы он один горел потом в аду, а все остальные — монахини, паства, обитатели замка, страны, словом, весь мир, — были пощажены. Отец Мэрион молится об этом, думал он, и, молясь, чем же сам занимается? Не такое это уж большое дело, и однако же он проклят, ибо оклеветал мальчиков из хора и обрюхатил половину жен деревенских богачей, довел до безумия женские монастыри, исхлестав монашек орудием дьявола в их одиноких постелях, дав пососать этим религиозным душам ведьмину метлу и украв у самой преданной Богу сестры, самой чистой, самой высокодуховной, ее преданность, так что она любила теперь не Господа, а Мэриона, любила безумно, плотски, но в этом нет ничего плохого, говорил он ей, так как тело и душа существуют порознь и, чтобы очиститься, надо найти порок, вывалять тело в грязи и тем возвысить душу. Однако вовсе не достаточно превратить монашку в ведьму — она еще должна быть и выявлена, но не слишком скоро. Если выявить ее слишком скоро, она станет мученицей, а слишком поздно — умрет, поэтому священник, который принимает дьявола, чтобы спасти мир, должен использовать дьявола и для того, чтобы его разрушить. А в этих целях святая сестра, которую он превратил в ведьму, сначала должна втянуть в это и других — монахинь, церковников, обитателей замка и мирян, выдавая их и обвиняя, пока они не сгорят, а потом сгореть самой с криком: «О Господи, смилостивись над отцом Мэрионом, ибо он святой в аду». И когда все совершится, когда все они сгорят, он останется чистым со своими молитвами и мольбами: «О Господи, я трудился во благо Твоего дела и обнаружил, что души, которые я подвергал проверке, не выдержали испытания и потому недостойны Тебя». Однако, молясь, он переживает кошмар, ибо Он — Он накажет его, отправит в ад, к дьяволу, и не за такую малость, как соблазнения женщин и педерастия, не за развращение благочестивых монашек, не за костры, которые он разжег, не за обвинения и уничтожения людей, а за куда больший грех — грех такой страшный и огромный, что сам Господь должен побледнеть, узнав о нем. «О Господи, — молится отец Мэрион в келье мозга Мэриона Фэя. — Я грешен и недостоин Твоей милости, ибо я жажду ниспослать вечные муки на Тебя».

Заточенный в постели с лежащей рядом Иленой, страдая чесоткой от соприкосновения с ней, с отвращением вдыхая запах ее тела, которым так наслаждался Айтел, Фэй под действием марихуаны блуждал по джунглям и выбирался из них на холодный каменный пол женского монастыря и шел по нему туда, где горела сестра Илена — тело ее пылало, а ноги были как лед, пока не наступал момент, когда Фэй уже был уверен, что голова у него сейчас лопнет, что ни один черт не может выдержать натиска фурий и подступавших все ближе соблазнов. Он мог лишь открыть глаза, стиснуть зубы и пробормотать в сторону изножья кровати, обращаясь к духу, плясавшему на пальцах его ног: «Все это дурость, дурость. Прекрати дурить. Остановись намертво», словно его мысли действительно стали иголками, с помощью которых определяли в нем колдуна, и когда в его мозгу нашли точку, куда игла вошла без боли, тогда он был обнаружен, проклят. Или же его отпустили? Ибо за всем этим — далеко-далеко — существовала ересь, которая утверждала, что Бог — это дьявол, а тот, кого они называли дьяволом, — это изгнанный Бог, лишенный, как благородный принц, своего рая, и Бог, который на самом деле дьявол, одержал верх над всеми, кроме немногих, которые увидели обман, поняли, что Бог — это вовсе не Бог. И Фэй молил: «Сделай меня, дьявол, бесчувственным, и я буду править миром от твоего имени». Так продолжалось до бесконечности — вверх, вниз, пока разгоряченный этими мыслями Фэй не протягивал к Илене руку, будил ее и шептал ей в ухо: «А ну давай потрахаемся». Со времени своего появления Илена стала для него огнем — испепеленный лес давал новые ростки, которые снова сгорали. И, работая бедрами, испытывая отвращение к тому, что она давала ему, он наказывал себя — пришедший в ужас священник, перед мысленным взором которого стоял монах, наказывавший распутницу сестру, которая, предав свою веру, залезла к нему под сутану. Кончив, он в миг опустошения увидел, как его проклинают, отвернулся от Илены и постарался заснуть, а мозг, невзирая на ужас, все еще работал: он должен уговорить Илену убить себя.