Олени - [60]

В маленьком горном городке, почти селе, много лет назад он купил себе дом (тогда же — и дом в Старом городе). В те годы люди убегали из сел и бросали свои старые дома, чтобы набиться в бетонные коробки больших городов.

Сейчас дядя называл это «удачной инвестицией», но тогда это казалось глупой романтикой, и лишь немногие «чудаки» верили в правильность направления, обратного большим людским потокам. Тем более, что старые дома были полуразрушены, без удобств. Художник сам, своими золотыми руками привел в порядок оба эти дома, сам изготовил и мебель для них.

На следующее утро, после полутора часов езды в раскаленном, как сауна, автобусе, мы прибыли в городок. Он притаился в прохладной лесистой долине, где даже в самые жаркие дни с гор дул свежий ветерок. Здесь уже можно было дышать.

В городке было около сотни домов и несколько достопримечательностей — музей видного деятеля эпохи Возрождения, историческая церковь, почти пустой маленький отель с рестораном, чистая речка, разрезающая городок надвое, площадь с чешмой в виде памятника павшим в годы войн, маленький женский монастырь чуть выше, в горах, красота окрестных пейзажей и ленивое спокойствие, излучаемое местными жителями.

И скука.

Но мы не замечали ее, потому что почти не выходили из старого дома и запущенного двора, заросшего деревьями, кустами и давно не кошеной травой, где тихо журчала вода в каменной чешме со старинной надписью. Ночи были еще теплые, и мы, бросив одеяло в траву, спали под огромной полной луной, призрачно освещавшей сонный городок и нависшие над ним горы.

Мы прожили здесь неделю — как дома, в ленивом покое, который диктовал замедленный ритм даже нашим ласкам. Мне казалось, что я смог бы остаться здесь на всю жизнь, с Еленой. Но знал, что это невозможно.

Вечером, накануне отъезда, я пошел прогуляться один — Елена собиралась поразить меня своим кулинарным искусством на нашем прощальном (с городком) ужине и уединилась на кухне.

За несколько дней в городке мы обошли его по всем возможным прогулочным маршрутам — на северо-восток, вверх по течению речки, которая уходила в зеленые тоннели прохладных лесов; на запад, через сады и поля, к монастырю. И почти всегда мы приходили на холм, возвышавшийся над городком с севера, он казался прелюдией к мощной, огромной горе, поднимавшейся за ним.

Незаметно для себя, в этот предвечерний час я направился именно туда.

От мощеной камнем площади перед церковью, перерезанной речкой с быстрой, чистой водой, которая ручьями расходилась по всем улицам и дворам, между нависающими друг над другом домами начинались крутые каменные ступени, ведущие на вершину холма. Он представлял из себя небольшое ровное плато, оформленное в виде городского парка, в середине которого высилась заброшенная часовня. Маленький парк одичал — природа явно не допускала вмешательства человеческих рук, а за поляной, к северу, начинался густой сосновый бор, который сбегал вниз, к городку, словно протягивая к нему руки.

Холм возвышался над городком, который отсюда весь был виден, как на ладони. Можно было разглядеть, как по улицам ходят люди, как во дворах (внизу они были закрыты от людских взоров высокими каменными оградами) дымят котлы, в которых готовят запасы на зиму. А вокруг них копошатся маленькие фигурки людей. К югу простирались бесконечные поля, лишь у самого горизонта обрамленные уже исчезающими в сумерках силуэтами гор.

Если обернуться назад, то можно было увидеть стену уходящей вверх огромной горы, сейчас, в эти вечерние минуты, озаренной волшебными красками заката, более резко, рельефно очерченной и приблизившейся к тебе почти вплотную в своей огромности, но совсем неразличимой днем, в трепещущем от зноя мареве, как бы «отодвигавшем» ее назад.

Это было странное место — место встречи (или, точнее, ничья земля) между маленьким, затерявшимся в долине уютно расположившимся там миром людей и огромным миром природы.

И в центре этой ничьей земли, нависая над человеческим миром и склонившись перед миром космическим, стояла маленькая заброшенная часовня. Местные энтузиасты подновили ее, она светилась своими белыми стенами, и когда приезжий человек видел ее издали, она казалась ему гордым символом этого городка. Но, очевидно, недостаток средств или ориентальская лень помешали энтузиастам довести свое начинание до конца (как, в общем-то, всегда и бывает в этой стране), и обновленная постройка оказалась незавершенной: окна и двери зияли пустотами, внутри валялись остатки стройматериалов, а местная ребятня уже приспособила недостроенное здание под свои обычные пакости, и на побеленных стенах вместо фресок и икон виднелись пламенные объяснения в любви и полные грязной мерзости признания и угрозы.

Я стоял на самом краешке этого templum и, словно от перил балкона, созданного Богом, смотрел на человеческий муравейник, приютившийся в долине между краснеющими крышами, зелеными садами и бескрайними полями на юге, уже погрузившимися в легкий сумрак этого закатного часа.

Был слышен звон колокольчиков возвращающегося домой стада, с равнины тянуло теплом — земля в своем вечернем вздохе отдавала весь поглощенный за день жар. А за моей спиной, с гор, подступала вечерняя прохлада.