Олени - [57]

В это счастливое, безмятежное лето ничто не омрачало нашего существования.

Впрочем, был один случай, когда темная сторона жизни коснулась и нас, если можно так сказать о том, что, в сущности, нас не затрагивало, но чему мы стали свидетелями.

В середине августа погода, словно до смерти уставшая от жары, вдруг испортилась, пошли дожди, я даже расстроился, решив, что с дождливым, неприятным серым августом подошел конец лета, но, к счастью, ошибся. Тучи скрыли солнце всего на несколько дней, потом небо очистилось, и солнце разгорелось так ярко, будто облака просто помыли его, чтобы оно вновь засияло, еще более яркое и теплое.

Весь первый день, когда зарядили дожди, мы просидели в снятой комнатке небольшого дома в прибрежном поселке, но скучно нам не было, дождь стал чем-то вроде необходимой передышки. Но на следующий день, обнаружив, что он не унимается, мы решили съездить на ближайший курорт. У нас не было плащей, и хозяева дали нам два нейлоновых мешка, чтобы добежать до остановки. Автобус останавливался на маленькой площади перед домом, в котором размещался и магазин (где торговали всем на свете сразу), и кафе, и ресторан. Автобус был набит битком — «дикари» вроде нас, отдыхающие в этих отдаленных местах, тоже решили сбежать от сырой непогоды, но хорошо хоть, что езды до курорта было всего с полчаса. Впрочем, это был не крупный морской курортный комплекс, а, скорее, небольшой приморский поселок, но в нем, тем не менее, было достаточно много баров и кафе.

Самым уютным нам показался довольно удаленный от центра поселка бар, возможно, потому, что он был и самым безлюдным.

Мы сели у окна, за которым виднелось море, слегка закрытое кустами лавра, с листьев которых срывались легкие, как бисер, капли дождя. В самом баре столики были отделены друг от друга декоративными кустами и цветами в больших кадках, из музыкального центра доносились звуки музыки.

Я бы не сказал, что мы так уж устали от своего почти месячного пребывания на солнечном и теплом море и от постоянных скитаний по побережью. Да и наши молодые тела вовсе не были изнурены любовными ласками. Напротив, они стали совсем легкими, почти невесомыми. Но дождливый оазис посреди бесконечного зноя одарил нас другим — я вдруг ощутил нашу любовь и как совместную жизнь в каком-то будущем, отдаленном времени, когда ранний период жарких страстей уже остался в прошлом и мы живем вместе в счастливом, чуть ленивом покое. Впервые в ускоренном от нашей взаимной телесной радости ритме жизни появились и воспоминания о пережитом.

Я смотрел на Елену, не испытывая при этом лихорадочного желания раствориться в ее теле, когда нежность переходит в тот горячий вихрь страсти, которая владела нами весь этот месяц, проведенный на море. То же самое, я знал, чувствовала сейчас и Елена.

Мы пообедали в каком-то ресторане поблизости и снова вернулись в бар. На этот раз все столики были заняты, и только наш — каким-то чудом — оказался свободен, словно ждал нас в теплом и уютном полумраке бара. И снова мы погрузились в это новое для нас, спокойно-ленивое состояние любовного счастья. Как будто вернулись первые дни любви, когда наши тела еще не познали друг друга, только сейчас у нас уже были и свои воспоминания. Но странно, что это вовсе не говорило о том, что и сама наша любовь стала воспоминанием, что она уходит. Нет, просто мы были исполнены спокойно-радостного понимания того, какой богатой может быть любовь в своих самых разных измерениях и какой неисчерпаемой становится близость людей, которые любят друг друга.

Мы пошли танцевать, поднялись и еще три пары (этот бар явно стал пристанищем для влюбленных), но танцы здесь были другие, совсем не похожие на сумасшедшие вихри ритмов, к которым мы не раз подключались на шумных вечерних дискотеках. Словно с молчаливого согласия всех гостей, бармен ставил только блюзы, и даже когда кто-либо из посетителей сам выбирал мелодию в музыкальном центре, то и она оказывалась в том же стиле — медленном и ностальгическом.

Дождливый день за окном потемнел еще сильнее, наверное, от черных туч за окном, в полумраке бара ненавязчиво-деликатно зажглось несколько ламп под цветными абажурами. Воздух приобрел какую-то изысканную плотность, и снова желание охватило меня, но я только поцеловал Елену в волосы, она легко потерлась лбом о мою щеку, и мы сели, словно бы затем, чтобы охватившее нас желание не разрушило нежного спокойствия этого дня. Сели и другие, и на маленькой площадке осталась танцевать только одна пара, которая постепенно околдовала нас, мы словно со стороны смотрели на танец — танец нашей собственной любви.

Это была удивительная пара. Возможно, на год-два моложе нас: юноша — темноволосый, с загоревшим до крайнего предела телом, черноту которого еще сильнее подчеркивала белизна его футболки, девушка — с синими, как озеро, глазами, и не обгорелая до красноты, как обычно загорают скандинавки, а с чудесным коричневым загаром, чуть более светлым, чем у ее спутника. Но их такая различная красота — средиземноморская и нордическая — вовсе не контрастировала, а дополняла друг друга в столь красивой гармонии, что не только мы, но и остальные пары не могли отвести от них взгляда. Они не только (повторюсь) жили в своем танце и в своей любви, но и казались нам с Еленой зримым образом нашей собственной любви, которую мы созерцали со стороны.