Олег Борисов. Отзвучья земного - [203]

Вадим Абдрашитов: Отец и сын. Два человека, принадлежащих искусству, и только искусству. Это большая редкость, тем более на сегодняшний день. Два человека, у которых был абсолютный слух на искусство. А у Юры был ещё и абсолютный слух на слух отца. Именно поэтому так удались книги, которые Юра сделал, и прекрасный фильм об отце, который он снял. Там рельефно вышло все: вот этот абсолютный слух, абсолютное целомудрие по отношению к искусству и абсолютная независимость свободного человека.

Я когда узнал, что Юра начинает снимать фильм по дневникам отца, подумал, как же это сложно, какая невероятная задача. Тем более, когда сын об отце. А когда услышал, что озвучивать отца, будет кто-то другой… Миронов Женя? Да, понимаю, замечательный актер, но как кто-то другой будет озвучивать дневники Олега Борисова…

И когда увидел фильм, понял, в очередной раз всё об этом слухе, насколько эти двое – Юра Борисов и Евгений Миронов услышали Олега Борисова. Это, конечно, творческая победа, замечательный творческий успех картины. Жаль, её мало показывают по телевидению. Жаль, потому что фильм рассказывает об очень многом, это не просто о дневниках некоего Олега Борисова. А о целомудрии, другого слова не найду, целомудрии настоящего Художника. Вот в этих дневниках, у Борисова, практически нет слова искусство! Как-то стеснительно ему об этом говорить. В этих дневниках рассказ о профессии, и если он говорит о мастерстве, о творчестве, то с вечными вопросами: достоин ли я?; с вечными сомнениями: сделал, не сделал? сделаю ли? Как сделать, чтобы получилось? Почему у партнера так, а у меня по-другому? В чем дело? Это сомнения Художника, у которого они всегда созидательны. А что касается искусства, то о нём – целомудренное молчание.

И что же я потом вижу в картине о Плетневе. У режиссера Юры Борисова Плетнев говорит ему: «Ну, знаете, об искусстве… есть масса людей, не очень удачливых, не очень умеющих… но они очень хорошо говорят об искусстве. Зачем нам об этом? Снимайте лучше природу», – говорит он Юре. И понимаю, почему Юра вставляет это в картину. Потому, что он тянет, протягивает, продлевает этот вектор, вектор целомудрия. Трудно представить себе Олега Ивановича Борисова, который сидит перед телекамерой, и рассуждает об искусстве. Это невозможно себе представить! Неприлично говорить об этом. Юрин фильм «Пришельцам новым», – это явление природы. Юрин фильм о Плетневе, это тоже явление природы. И никаких – об искусстве! Плетнев в картине говорит: «Современная жизнь очень сократила пространство и время для осмысления, для обдумывания, обчувствования музыки. А это плохо. Так можно перестать быть человеком. Вообще. Это пространство необходимо расширять…». Вот чем занимался в этих работах Юра: он расширял для нас это пространство и продлевал время. Чтобы мы как зрители, слушатели, читатели могли все-таки додумать и прочувствовать то, что, может быть, не успели в быстротекущей жизни сделать.

Юра понимал, что в природе, которую он снимал, в бесконечно движущейся, существуют некие магистрали эстафет творческих. Он восхищается Плетневым, который говорит: «Рихтер, мой Бог!» И подробно рассказывает об учителях Плетнева. Он понимает, и чувствует, что такое вот эта эстафета в искусстве. Именно поэтому, так понимаю, он начинает книгу о Рихтере с рассказа отца о выступлении Рихтера в училище МХАТа. О том, как Рихтер опоздал минут на двадцать. Очень спешил, извинился. Небольшая аудитория, огромное количество народа, стоят на подоконниках, везде. И Олег, который рассказывает эту историю, стоял совсем близко, прижатый к роялю. И Рихтер попросил отодвинуть инструмент, и этот рояль наехал на ногу Олегу Ивановичу. А потом Олег записал уже в дневнике, что боли он не чувствовал и весь был в музыке, и что в какой-то момент он почувствовал, что погружается в некую галлюцинацию. Такое… страшное слово. Я не мог сначала понять, а потом стало ясно – это для того, чтобы не говорить, волшебство, явление искусства…

Галлюцинация. А о театре в дневнике пишет так: «Театр начинается тогда, и только тогда, когда заканчивается иллюстрация и начинается галлюцинация». И вот Юра, слыша отца, слыша театр, эту музыку, заканчивает одну из глав о Рихтере, практически теми же словами: «… вот я слушаю, как он играет, и мне кажется, я могу все! Я могу взлететь, со мной что-то происходит. Могу взлететь и прилететь на 16 этаж, где Рихтер обитает, и прислониться к ножке рояля…» Я так понимаю, к той самой, о которой писал его отец. Прислониться… Замечательно в дневниках Олег описывает то, как они всю ночь на службе в храме простояли. А Юра сзади поддерживал спины родителей. Замечательно, когда есть дом, когда есть семья, и можно прислониться друг к другу. Какое везение несказанное, когда и сын, и муж могут прислониться к самому близкому человеку, к жене, к матери, к подруге, к Алле… Романовне. И она всегда с ними. Она и сейчас с ними.

Евгений Миронов:

Не дай мне Бог сойти с ума

Нет, легче посох и сума,

Нет, легче труд и глад,

Не то, чтоб разумом своим я дорожил

Не то, чтоб с ним расстаться был не рад