— Так что же, никто до сих пор не рассказал, где находятся оригиналы?
— Никто и не расскажет. Родные предупреждали своего мальчика: не играй на шоссе — а смотри, как вышло! Вероятно, яркое торжество в честь Себастьяна на выставке его фотографий они еще переживут, но вот мост восемьдесят девять на автостраде сто один... после его смерти он стал для них слишком печальным зрелищем и чересчур коммерческим. И тогда Монтойя придумал зажечь тысячу свечей и создать церковь Святого Себастьяна.
— Сколько людей знают эту историю?
— Монтойя, владелец галереи, может быть, пара тетушек-дядюшек. Ну и мы с тобой. Никто не выпустит кошку из мешка, чтобы она перебежала шоссе. Так мама говорила. Протяни-ка руку на заднее сиденье. Пощупай. Ну, что?
Я протянул руку назад и пощупал.
— Похоже на три ведра.
— А еще?
Я снова пошарил рукой.
— Большая кисточка!
— Значит что?
— Три ведра с краской!
— Верно!
— Но зачем?
— Чтобы закрасить придорожные шедевры Себастьяна Родригеса.
— Закрасить все эти бесценные фрески? Для чего?
— Если мы их оставим, кто-нибудь случайно обратит на них внимание, сравнит с фотографиями в галерее, и наша песенка спета!
— Весь мир узнает, что он был всего лишь безбашенным смельчаком, рисовавшим граффити на шоссе?
— Или начнет гоняться за его гениальными произведениями, и на дороге возникнут аварии или пробки из-за толпы зевак. Ни то, ни другое не приемлемо.
Я долго смотрел на ярко разрисованный пролет моста.
— А кто будет закрашивать всю эту живопись?
— Я! — ответил Сэм.
— И как же ты будешь это делать?
— Ты будешь держать меня за ноги вниз головой, а я буду замазывать. Только сперва высморкайся. Никаких чиханий.
— Сикейрос, nada[2], Ороско, no[3]?
— Точно. Можешь повторить это еще раз.
Я повторил эти слова трижды. Но про себя.