Оле Бинкоп - [25]

— Нет, не беспокойтесь, мы по служебной надобности.

Рамш становится словоохотлив.

— К чему эта спешка? Спешку, hurry, делают люди, точь-в-точь как доски или бруски. — Он, слава богу, учился, знает, что такое Save our souls.[35] Поток слов. Его друзей, вероятно, интересует бегство лесничего Флункера? И еще дурацкая история с кредитным билетом. Жена лесничего, woman, эта курица… Все вздор! Возможно ли, чтобы такой человек, как он, терял деньги в их доме, да еще стомарковыми кредитками! So foolish![36] Неужто бы он сидел на своем месте, on this place, если бы так и сеял взятки в квартире лесничего? Think that, вдумайтесь-ка хорошенько!

Народный полицейский Мартен берет со шкафа кнут.

А-а, вот оно что! Теперь Рамш знает, зачем пожаловали эти господа. Он срывает с головы зеленую шляпу. Пластырь на проплешине словно бы вырос за ночь. А его что, по головке погладили? Его избили единственно за то, что он христианин. Око за око, зуб за зуб, и так далее.

Мартен ухмыляется.

— Разве это сказал Христос?

Христос явился позднее, little bit late, куда ему, вырождение.

Человек в кожаном пальто рассматривает кнут. Вытаскивает из плети обструганную палочку. Он явно не удовлетворен, выходит из комнаты и наискосок через двор шагает к складу.

Рамш сидит как на горячей сковороде. Но шрамы все еще приветливо расплываются. Он беседует с Мартеном, рассказывает ему истории из жизни любимых и давно покинутых стран: Америки и медицины!

— Человек приспосабливается!

— Не всякий, — говорит Мартен.

В Америке, этой стране неограниченных возможностей, Рамш встретил одного парня с мозолями на пальцах рук.

Мартен качает головой.

Рамш видит, как человек в кожаном пальто вместе с Вильмом Хольтеном заходит в дом. Очная ставка, думает он. Хольтен его не пощадит. Но он продолжает болтать — для Мартена.

— Вы не верите? А между прочим, ничего удивительного, что он нажил себе эти мозоли. Он ходил на руках, лишившись ног в какой-то ковбойской схватке.

Мартен не смеется.

Рамш слышит, как те двое проходят через сени и подымаются по лестнице на чердак. Может, и не будет очной ставки! Надо рассказать Мартену какую-нибудь историю повеселей.

— Знавал я одного глухого, goddamn,[37] так он всегда слышал гром раньше, чем его жена со своей парой здоровых ушей.

— Не может этого быть!

Рамш слышит, как те спускаются вниз. Сейчас они пошли в погреб. Он продолжает рассказ.

— Бум-м! — говорит глухой. — Я слышу гром. — Да как же так? — спрашивает жена. Глухой показывает на свою задницу: — Вон сзади слышу.

Теперь Мартен уже улыбается.

Рамш все отдал бы за то, чтобы эта стальная проволока из кнута не была спрятана в кучу картофеля, а, как вертел с нанизанными на него кусками свинины, висела бы в коптильне. Он смеется вместе с Мартеном над историей с глухим и молится про себя. Вернее, в нем что-то молится. Плохо дело, если человек в кожаном пальто сейчас его арестует. Они подвергнут его перекрестному допросу. Что известно Оле про обед покойного Антона Дюрра?

— Господи, повели мне примириться с врагами моими, только помилуй меня, помилуй!

— Еще одна история? — спрашивает Мартен.

Оказывается, лесопильщик молился вслух.

28

Теплая погода. Смелее становятся песни синиц. Куры кудахчут на солнце. И прислушиваются к себе. Может быть, они слышат, как яйца перекатываются в их теле?

Мампе Горемыка пригоняет корову на двор к Оле. Это корова лесопильщика, большущая корова. Аннгрет приходится стоять на предпоследней ступеньке крыльца, чтобы сверху вниз смотреть на Мампе и корову.

— Скажи своему лесопильщику, что мы из вторых рук коров не покрываем. Пусть сам потрудится привести ее.

Аннгрет знает, что лесопильщик не придет. Но ей приятно говорить эти слова — в погашение старого счета. Она смеется, смеется от души.

Тем не менее лесопильщик приходит. Без излишнего шума и брани пригоняет свою корову к ним на двор. Он человек не простой, ученый, его обхождение благотворно влияет даже на коров. Он снимает шляпу, дотрагивается до пластыря на своей проплешине.

— Извини, Аннгрет.

Аннгрет выходит из риги с пуком соломы под мышкой, и солома дрожит. Наверно, от весеннего ветра. Она обходит большущую корову лесопильщика.

— Разве у нее течка?

— Она всю ночь на крик кричала и так далее. И вздыхала громче, чем my heart.[38]

Аннгрет поднимается на последнюю ступеньку крыльца. Зажмуривает один глаз и смотрит вниз на лесопильщика и его корову.

Лесопильщик опять приподнимает шляпу.

— Excuse.[39] Это нелегко.

Аннгрет выводит быка из хлева. Комья мокрого снега летят из-под его копыт. Бык устремляется к корове, обнюхивает ее, влажное дыхание любви щекочет ее под брюхом. В пылу и тревоге она рвется с веревки.

Лесопильщик мужественно стискивает зубы и усмиряет ее. Его шляпа падает в мокрый снег.

— Excuse me!

Огонь в быке угас; он сопит, озирается, начинает пережевывать солому, оброненную на землю, и стоит как паровоз с неразведенными парами.

— Он ее не хочет, — двусмысленно замечает Аннгрет. И уводит быка обратно в стойло. Лесопильщик ждет. Аннгрет никак не удается просунуть палку в кольцо цепи, которая удерживает животное. Цепь дрожит в ее руках. Неужто и в хлеву дует весенний ветер?