Окуджава, Высоцкий, Галич... : Научный альманах. В двух книгах. Книга 1 - [19]

Из Уппсалы группа советских литераторов на автобусе переехала в Сигтуну, один из древнейших городов Швеции. Здесь гости осмотрели развалины средневековых храмов и захоронения бронзового века.

Вечером в коттеджном пригороде Юрсхольме состоялся ещё один грандиозный приём, организованный Пером Йедином (который в своём издательстве «Вальстрём и Вистранд» издал сборник «Молодые русские поэты») и его русскоговорящей женой Биргиттой. На состоявшийся в формате фуршета приём были приглашены некоторые знаменитые шведские писатели, например, Пер Вестберг, работники телевидения, журналисты и выдающиеся деятели культуры — такие, как Ханс Альфредсон и Таге Даниэльссон, а также известный диктор Свен Вальстрём, ведущий на радио курс русского языка. Всё это я знаю, так как сам был там.

Евтушенко и Окуджава в течение вечера являли полную противоположность друг другу. Евтушенко как обычно блистал и заполнял собой всё пространство, Окуджава — вопреки опасениям генерала Ильина — держался в тени, был осторожен и непритязателен. Помню, как в какой-то момент Ханс Альфредсон, знаменитый, в частности, своими комическими выступлениями, разыграл уморительный скетч, который так восхитил Евтушенко, что тот запечатлел на губах Альфредсона поцелуй. «Ох уж эти русские», — наверняка подумали присутствовавшие при этом члены шведского писательского сообщества.

В конце вечера по настоянию Ханса Бьёркегрена, Окуджава достал гитару и исполнил несколько своих песен, среди которых была «Песенка о голубом шарике», особо любимая Бьёркегреном.

Я хотел поближе познакомиться с Окуджавой и даже успел задать ему несколько общих вопросов. Продолжение интервью планировалось на следующий день. Что я про него тогда знал?

Я прочитал сборник его произведений (стихи и проза), изданный эмигрантским издательством «Посев», послушал пиратскую запись песен, сделанную лондонским издателем Флегоном. И хотя тогда я вряд ли мог предположить, что увижу в центре Москвы бронзовую статую поэта, величие его я понимал. И хотел пообщаться именно с ним, а не с Евтушенко.

На следующий день, в четверг 2 июня, группа литераторов посетила редакцию самой крупной утренней газеты «Дагенс Нюхетер», которая располагалась в новом многоэтажном доме. Гостям показали здание, продемонстрировали документальный фильм об этой газете «Дом, где никогда не спят». Главным редактором «Дагенс Нюхетер» тогда был поэт и критик Улоф Лагеркрантц, один из виднейших представителей культуры Швеции. Лагеркрантц побеседовал с гостями, и надо полагать, сделал это с большим удовольствием. Из убеждённого консерватора, каким он был когда-то, этот человек превратился в сторонника так называемого «третьего пути» — течения, которое в период холодной войны развилось среди шведских писателей левого толка и позволило с большим пониманием взглянуть на процессы, происходившие в Советском Союзе. Вопросы сыпались один за другим: обо всём — от политической принадлежности газеты до издательской практики. Гости интересовались тем, как в «Дагенс Нюхетер» относятся к сообщениям ТАСС. И удивлялись, что такое большое место в газете занимает криминальная хроника.

После визита в редакцию мы с Окуджавой встретились в ресторане гостиницы «Мальмен» для проведения запланированного интервью. Булат Шалвович приятно поразил меня своей доброжелательностью. Тему зимнего процесса над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем мы с ним не затрагивали, однако об этом заговорила его жена. Понизив голос до шёпота, она сказала, что ситуация в сфере культуры с приходом нового руководства в Советском Союзе радикально изменилась, что вызывает глубокое беспокойство и страх в среде интеллигенции. Мы же с Булатом Шалвовичем много говорили о цензуре, о трудностях издания книг, о том, как ему приходится бороться за каждое своё слово.

Потом мы совершенно естественно перешли на разговор о молодом Пушкине и том проекте, над которым Окуджава и его жена работали в Стокгольме — сценарии фильма об опальном поэте. Дмитрий Быков считает, что наряду с лирикой этот сценарий занимает очень важное место в наследии Булата Шалвовича. И очень жаль, что фильм по нему так и не сняли.

Предполагаю, что Окуджава проводил параллель между своей ситуацией и той, в которой находился Пушкин в двадцатые годы XIX века. Да, Окуджаву не отправляли в ссылку, но замалчивание его творчества газетами, радио и телевидением действовало не менее эффективно. У него было, как он иронизировал, много «друзей» среди власть имущих. Меня поразило презрение, с которым он тогда отозвался о Хрущёве, незадолго до этого освобождённом от должности, — со временем, конечно, он пересмотрел своё отношение к бывшему генеральному секретарю.

Я предположил, что на творчество Окуджавы оказал влияние Жорж Брассенс. Он согласился, но добавил, что ещё больше для него значил Жак Брель. И заодно посетовал по поводу выхода в свет пиратской пластинки Флегона, которая ему очень повредила.

Мне показалось, что после шести дней пребывания в капиталистической стране за своим внешним спокойствием Окуджава скрывал сильное напряжение. Мои наблюдения нашли подтверждение в автобиографической прозе поэта. Булат Шалвович боялся встречи с западной реальностью. Свидетельством тому стал один случай, о котором мне во время интервью рассказал Окуджава (этот случай тоже потом вошёл в его рассказ).