Октябрь - [5]

Василий тихо прошел по Трубной площади и оттуда переулками стал пробираться к Охотному ряду, где был бой. Теперь уже только темное любопытство гнало его туда.

Чем дальше от бульваров к центру города он уходил, тем пустыннее и тревожнее становились улицы. Стайки оборванных и грязных мальчуганов перебегали через перекрестки и жались по углам. Под воротами и около углов стояли солдаты с винтовками, зорко присматриваясь к улицам. День был все такой же серый, неприветливый, с низко ползущими облаками. В Охотном ряду стреляли беспрерывно. Шум боя, тревога и возбуждение, охватившие улицы, эти люди, торопливо перебегающие от одного выступа к другому и от переулка к переулку, будто разбудили Василия. Он невольно поддался общему возбуждению, и снова, как утром, ему хотелось побежать туда, где гремела стрельба. Всюду — на домах, углах, улицах и, кажется, даже на небе — лежал свой собственный отпечаток. Были те же улицы и не те. Те же дома, мостовые, магазины, тротуары, знакомые с детства, когда Василий бегал сюда еще босоногим мальчишкой, и не те. Улицы были пустынны, но тревожно пустынны. Чувствовалось, что за этими глухими стенами, за занавешенными окнами сидят люди, до дрожи перепуганные, спасаются от нечаянной смерти. И в пустынных улицах было что-то новое, необъяснимое, как сновидение, полное кошмаров. Каждый магазин и каждый дом словно сменил свое лицо в близости смерти и повальных убийств.

Перебегая от угла к углу, от одного выступа стены к другому, наклоняясь, влипая в стены, Василий добрался до Охотного ряда и, выбрав удобный момент, перебежал улицу и спрятался за деревянными лавчонками.

Бой шел здесь, рядом.

Совсем близко, на углу Тверской, у гостиницы «Националь», гремели выстрелы. За лавками прятались мальчишки-приказчики из Охотного в своих холщовых грязноватых фартуках, оборванцы, продающие по вечерам газеты, и гимназисты, попавшие сюда с книгами прямо из школ. При каждом выстреле они бросались на землю, приседали, лезли за ящики, лари, в узкие проходы между лавчонками, а потом, словно мыши, опять пугливо высовывали головы и зорко осматривали улицу жутко-любопытными глазами.

Кто-то стрелял из большого красного дома, что на углу Тверской и Охотного. В доме наверху был лазарет, а внизу колониальный магазин. В окнах магазина виднелись металлическая, блестящая касса и машина для размолки кофе. Большие зеркальные стекла уже были пробиты пулями и растрескались причудливыми зигзагами. В окнах лазарета мелькали солдаты и рабочие с винтовками. Они, перегнувшись через подоконник, беспокойно осматривали улицу.

— Вон, вон, юнкари идут! — крикнул недалеко от Василия мальчуган в холщовом фартуке и большой шапке, показывая рукой к университету.

— Где? Это? Вдоль стены ползут?

— Ну да, аль не видишь? Вон они!

— А ты рукой не показывай. Подумают, что сигнал даешь, могут сюда пальнуть, — остановил мальчугана оборванец с испитым, зеленым лицом.

Мальчуганы высунулись из-за лавок. Василий присмотрелся, куда они показывали. По Моховой, вверх от университета, вереницей шли люди в серых шинелях, с винтовками наперевес. Они шли, крадучись, вдоль стены, низко склоняясь к земле и боязливо посматривая по сторонам. Их было человек двадцать, не больше. Но за ними шли студенты синей лентой, тоже с винтовками и тоже крадучись.

— Ого, вот сейчас начнется! — с восторгом проговорил мальчуган, стоявший впереди Василия. — Юнкерей немного, зато студентов-то сколь. Ой! Ой!..

В красном доме вдруг забегали солдаты и рабочие: заметили идущего врага. Из ближнего окна над воротами дома выглянул молодой рабочий в синем картузе и, перегнувшись, смотрел вниз, туда, откуда шли юнкера, и прилаживал винтовку, чтобы удобнее было стрелять. Остальные сгрудились у окон ближе к углу, прячась за простенками. Василий замер. Он чувствовал, как судорожно у него забилось сердце и похолодели руки. «Вот сейчас!»

Трраах! — словно в ответ на его мысли, ахнул откуда-то выстрел.

И сразу отозвалось и из окон и с улицы.

С красного дома на тротуар полетела штукатурка, и легкими облачками по стене закружилась пыль. В окнах жалобно зазвенели стекла. Мальчишки судорожно заметались между лавчонками и ларями. Василий плотно прижался к стене в темном углу. Кто-то, громко топая, бежал по ряду.

Когда Василий снова выглянул из-за лавочки, у окон в красном доме никого уже не было видно. Только рабочий в синем картузе по-прежнему лежал на подоконнике, высматривал и целился куда-то.

Осторожно, по-кошачьи крадучись, люди в серых шинелях и «синие» студенты пошли к самому углу. Видно было, как они, стреляя по врагу и подбадривая друг друга, шли ближе. Когда они подошли к самому углу, Василий увидел, что впереди всех идет офицер с золотыми погонами. Молодой, в франтовской фуражке и хорошо сшитой шинели. На левой руке у него темнела перчатка, а правая — белая, без перчатки, — судорожно вцепилась в ствол винтовки. Офицер, согнувшись и посматривая на красный дом, шел открыто. Рабочий в синей фуражке повернулся и прицелился в офицера.

«Убьет сейчас?» — подумал Василий.

Сердце у него сжалось и замерло… Не мигая, как окаменевший, он стал следить за офицером.