Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - [3]
Что же касается перехода к парламентскому правлению, то, во-первых, царь идеологически не был сторонником представительной монархии. Во-вторых, он не собирался предпринимать каких-либо кардинальных реформ до победы, которая уже виднелась на горизонте. В-третьих, до 1917 года не известен был в принципе ни один пример либерализации политического режима во время серьезной войны — это самоубийственно. Наконец, император слишком хорошо знал всех тех, кто требовал власти для себя. Он мог быть твердо уверен в их полной нелояльности, которую они демонстрировали не один год. Николай имел основания считать оппозицию скорее изменниками, чем патриотами, как оценили бы ее риторику и деятельность лидеры любой другой воевавшей страны. И он не сомневался в очевидной некомпетентности потенциальных министров, которая проявлялась в работе Думы, Земгора, ВПК и других цитаделей альтернативного правительства. И весь мир вскоре получит подтверждение этой несостоятельности, когда правительство Львова, Гучкова и Милюкова не удержит власть и двух месяцев.
В революции была вина императора Николая II. Однако она состояла не в том, в чем его чаще всего обвиняют: отсутствии либеральных реформ или предательстве национальных интересов в пользу Германии под влиянием «темных сил». Его главная слабость заключалась в том, что он был монархом-венценосцем, монархом-чиновником, но не был монархом-политиком. Он вообще не был политиком в классическом смысле и не доверял политикам. Крупные политические фигуры были редки в окружении Николая II и чувствовали себя инородными элементами, как Витте или Столыпин. Он чрезмерно уповал на рок и покровительство Небесных сил, но слишком мало предпринимал усилий для завоевания симпатий элиты, проиграл информационную войну. Царь не уделил должного внимания настроениям улицы и актуализации массовой опоры власти, которая была — в лице основной массы населения. Наконец, он не проявил решимости бороться за власть до конца, что лишал силы порядка точки опоры, открывая простор революции. Царь проявлял нерешительность, когда речь шла о применении силы. И это воспринималось как слабость, а для императора и было слабостью. Ее в России руководителям не прощают.
Николай занимался делом, которое считал основным: осуществлял функции Верховного главнокомандующего. На внутреннем фронте он пытался демонстрировать свою волю, неподвластность требованиям Думы и в то же время лавировать, идя на точечные уступки требованиям оппозиции. В результате произошло то, что вошло в историю под названием министерской чехарды. Всего с осени 1915 по февраль 1917 г. сменилось четыре премьера, пять министров внутренних дел, три военных министра, что, конечно, исключительно непродуктивно во время войны. Кроме того, такая кадровая политика воспринималась как утрата контроля за ситуацией. И вела к утрате.
Февральскую революцию часто называли буржуазной. Но буржуазия как класс ее не осуществляла. Торгово-промышленная элита оставалась скорее «классом в себе». Политическая активность бизнеса в России проявилась довольно поздно и по своему размаху уступала активности всех других социальных групп, включая даже дворянство. Во многом это объяснялось тем, что буржуазия не имела опоры в народе, который откровенно ее не любил и не ценил, что объяснялось и особенностями российской интеллектуальной культуры, антибуржуазной в своей основе, и особенностями бизнеса, который не всегда демонстрировал образцы высокой предпринимательской этики.
Однако предпринимательский класс поучаствовал в лице своих ярких представителей в свержении режима. Крупнейший банкир Павел Павлович Рябушинский возмущался, что нужно ездить в Петербург «на поклон, как в ханскую ставку» и обещал, что «наша великая страна сумеет пережить свое маленькое правительство[10]. В начале войны бизнес активно способствовал переводу экономики на военные рельсы, принял активное участие в формировании военно-промышленных комитетов, земских и городских союзов (Земгор), взявшихся оказывать всестороннюю помощь фронту. Однако именно эти организации и стали одним из важнейших инструментов дестабилизации императорской власти. И именно из олигархической среды вышел ряд очень активных революционеров, которые будут готовить заговор по свержению царя, а затем войдут в состав Временного правительства.
Ведущей социальной группой, приближавшей революцию, явилась интеллигенция. Во время войны пораженческие, антиправительственные настроения в интеллигентской среде оказались распространены достаточно широко, многие действительно считали патриотизм прибежищем негодяев. В борьбе за светлые идеалы именно интеллигенция давала целеполагание и наиболее эмоциональные аргументы противникам власти.
Пролетариат в революции выполнил в основном роль массовки, причем не на главной сцене. Из-за неразвитости городов рабочий класс был немногочисленным и представлял в значительной части своей скорее разновидность крестьянства, не порвавшего связи с землей. В начале войны, как и весь народ, рабочий класс испытал прилив патриотических чувств. Ситуация резко стала меняться в 1916 году, что было связано и с углублением экономических проблем, и с общим изменением морального климата в стране, и с творческой деятельностью Земгора. Главным раздражителем стал рост стоимости жизни. Темпы увеличения заработной платы в 2–3 раза отставали от роста цен на продовольствие, жилье и одежду. Но в целом сил самого рабочего класса было совершенно недостаточно для совершения революции.
