Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - [28]
Гвоздев был выходцем из крестьянской семьи, работал в Тихорецких железнодорожных мастерских. Сначала примыкал к эсерам, его неоднократно арестовывали и ссылали. Затем стал одним из лидеров легального пролетарского движения, возглавил Союз металлистов, а в 1915 году возглавил рабочую группу гучковского ЦВПК. «Самородок-пролетарий, он возглавлял правое оборончество, социал-реформизм и оппортунизм в практике рабочего движения военно-революционной эпохи, — писал Суханов. — Это течение не имело никакого кредита»[170]. Движение оборончески настроенных рабочих клеймилось настоящими революционерами-интернационалистами как «гвоздёвщина». В Петросовете Гвоздев выделялся «рассудительной практичностью и государственной хозяйственностью своих выводов» и потому негодовал, что жизнь идет так «нерасчетливо-сумбурно», а «его товарищи рабочие стали так недальновидно проматывать богатства страны».
Яркой фигурой Совета был Михаил Исаакович Либер (Гольдман). Сын еврейского поэта, он закончил в Вильне 7 классов гимназии, после чего зарабатывал репетиторством. В юные годы влился в ряды литовской социал-демократии, выступил одним из основателей Бунда, был членом его ЦК. Он стал и видной фигурой в РСДРП, был непременным участником ее съездов. Жизнь Либера проходила между ссылками, откуда он регулярно бежал, заграничными вояжами, откуда он нелегально возвращался в Россию. Либер проявил себя как последовательный оборонец и в партии меньшевиков занял место на ее самом правом фланге. В Совете он — «яркий, неотразимый аргументатор, направлявший острие своей речи неизменно налево»[171]. У Степуна он «гномообразный, желтолицый Либер с ассирийской бородой»[172].
Секретарем Исполкома Петросовета был известный журналист и адвокат Николай Дмитриевич Соколов. Отец Соколова был не просто протоиереем, он был придворным священнослужителем и духовником царской семьи. Но еще в 1896 году Соколов был арестован и выслан по делу «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». Он стал известен как адвокат на громких процессах революционеров. Соколов был членом Верховного совета Великого востока народов России. По политическим взглядам, считал Николаевский, он был ближе к большевикам: «До революции числился «нефракционным большевиком» и действительно оказывал им посильную поддержку. В месяцы Февральской революции, правда, он шел вместе с тогдашним «советским большинством», но и в то же время он никогда не входил в меньшевистскую партию»[173]. Гиппиус писала о Соколове, что это «вечно здоровый, никаких звезд не хватающий, твердокаменный попович, присяжный поверенный»[174]. Состав Совета и его руководящих органов постоянно пополнялся за счет съезжавшихся в Петроград революционеров. Ряды меньшевиков вскоре пополнили Церетели, Дан, Войтинский и, наконец, Мартов.
Федор Ильич Дан (Гурвич), которому суждено было сыграть большую роль в руководстве Совета, особенно в октябрьские дни, происходил из семьи аптекаря, да и сам был врачом, получив образование на медфаке Юрьевского (Дерптского) университета. Был одним из руководителей «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», возил в Россию «Искру». После ареста и ссылки бежал за границу, где примкнул к меньшевикам, стал членом ЦК РСДРП. В I и II Думах был одним из лидеров социал-демократической фракции. В IV Думе Дан руководил меньшевистской фракцией, но в начале войны был арестован и выслан в Сибирь. Вернулся он в конце марта и занял позицию «революционного оборончества».
«Дан, воплощенная догма меньшевизма, всегда принципиальный и поэтому никогда не сомневавшийся, не колебавшийся, не восторгавшийся и не ужасавшийся — ведь все идет по закону, — всегда с запасом бесконечного количества гладких законченных фраз, которые одинаково укладывались и в устной речи, и в резолюциях, и в статьях, в которых есть все, что угодно, кроме действия и воли. Все делает история — для человека нет места»[175], — писал Станкевич. Троцкий считал, что Дан — «наиболее опытный, но и наиболее бесплодный из вождей болота»[176].
По всеобщим отзывам, самой яркой фигурой Совета был 35-летний Церетели. «Из правоверного марксиста и прирожденного миротворца вышел замечательный специалист по межпартийной технике, неистощимый изобретатель словесных формул, выводивших его героя и его партию из самых невозможных положений»[177], — писал Милюков. Сын писателя из оскудевшего дворянского рода Церетели учился на юрфаке Московского университета, где руководил студенческими землячествами, отбыл ссылку в Иркутске, доучивался в Берлине. В 25 лет он был избран во II Думу, где стал лидером фракции РСДРП. Церетели был одним из тех депутатов, с которых их коллеги не захотели снять депутатскую неприкосновенность за их подрывную деятельность, за что II Дума и была распущена. Он отправился в 10-летнюю сибирскую ссылку в ореоле мученика, откуда вернулся в хорошей политической форме. Станкевич писал: «И. Г. Церетели, полный страстного горения, но всегда ровный, изящно-сдержанный и спокойный идеолог, руководитель и организатор Комитета, отдававший напряженной работе остатки надорванного здоровья»
