Окружение Сталина - [57]

.

В ЗЕНИТЕ

В 1935 году Г. Я. Сокольников предложил в политбюро разрешить издание беспартийного журнала. Он подвергся жестокому разносу, причем первой скрипкой в этом деле стал Каганович[191]. И на этот раз он был верен себе. На прошедшем в январе в Ленинграде судебном процессе впервые бывшие лидеры партии — Зиновьев и Каменев обвинялись не в каких-либо искривлениях «генеральной линии», а в уголовных преступлениях (причастности к убийству Кирова и других террористических замыслах). Эти, как и другие, бывшие оппоненты Сталина давно уже не представляли реальной опасности для его власти, и их возвращение на политическую арену было совершенно исключено по множеству причин. Невзирая на это, долгая и тщательная работа по подведению их под смертную казнь продолжалась. Тут сыграли свою роль и неограниченная мстительность Сталина, и расчетливый замысел использовать намеченные жертвы в качестве объектов идеологических кампаний, нагнетающих шпиономанию, недоверие и страх.

От либеральных надежд 1934 года не осталось и следа. Всю зиму 1935 года не прекращалась интенсивная всесоюзная кампания пропаганды необходимости, неотложности террора.

Тот год был особым годом Кагановича. Особым, но не безоблачным, как мы убедимся ниже.

7 января колхозник Поляков приветствует III съезд Советов Московской области. «Заключительный возглас Полякова:

— Да здравствует великий Сталин! Да здравствует его ближайший соратник, любимый руководитель московских большевиков тов. Л. М. Каганович! — тонет в аплодисментах, которые с новой силой возобновляются и переходят в бурную продолжительную овацию при предложении послать приветствия товарищам Сталину и Кагановичу»[192].

Сталин отсутствует. Каганович сидит в президиуме и выслушивает ритуальное послание, которое ему собираются направить. Это не первый и не последний случай, когда его величают «ближайшим соратником», «лучшим учеником» Хозяина. Впрочем, подобные эпитеты звучат лишь от имени восторженных рабочих и колхозников, в лучшем случае — в редакционных статьях. Официально никаких заявлений об особой близости Кагановича к Сталину не делается. Сам Сталин не опровергает и не подтверждает восклицания трудящихся.

28 февраля, в последний день зимы, происходит «частичная рокировка» должностей: наркомпути А. А. Андреев становится секретарем ЦК ВКП(б), а Каганович занимает его место в НКПС, сохраняя за собой пост секретаря ЦК; однако он теряет два других важнейших поста — секретаря Московского комитета партии и председателя Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б)[193]. Освободившиеся места занимают молодые и «растущие» — Хрущев и Ежов соответственно.

Назначение виднейших руководителей партии в хозяйственные наркоматы было в обычае еще со времен Гражданской войны. Железнодорожный транспорт для огромной страны был не просто важен — то было «узкое место» народного хозяйства, сдерживающее экономический рост. Назначение Кагановича на такой участок работы не выглядело опалой, однако преподнесено было чуть ли не как повышение. Всюду подчеркивалось, что железнодорожникам оказана большая честь. На всех вокзалах были вывешены портреты Кагановича. На Северном (Ярославском) вокзале Москвы буквы лозунга «Привет железному наркому т. Кагановичу» сделали такими крупными, что они целиком закрывали окна фасада второго этажа[194]. Без конца повторялись слова «под руководством тов. Л. М. Кагановича выведем транспорт на широкую дорогу побед». На несколько дней эта «широкая дорога» стала таким же вездесущим штампом, как минувший «перелом с перегибом» или грядущие «ежовые рукавицы». На полные обороты был запущен локальный ведомственный культ Кагановича в системе НКПС, о котором будет рассказано ниже. Пленум Московского комитета партии, заменивший Кагановича Хрущевым, принял в адрес уходящего руководителя большое послание, полное похвал и славословий[195].

В действительности новое назначение никак не могло способствовать росту влияния Кагановича, какие бы бури организованного энтузиазма ни бушевали вокруг. В то же время сравнительно «тихие» назначения Хрущева и Ежова были несомненным шагом наверх для них обоих. Уже не за горами было время, когда Каганович, оставаясь наркомом путей сообщения, навсегда уйдет во «вторую шеренгу» Политбюро; но пока на первый взгляд его роль и значение даже еще больше возросли.

Впереди было присвоение имени Кагановича московскому метро; но уже носили его имя — завод в Ташкенте и железная дорога в Сибири, Днепропетровский институт инженеров транспорта, подшипниковый и кожевенный заводы в Москве; в Воронеже привокзальный поселок был переименован в Кагановичский район, а также имелся Парк культуры и отдыха имени Кагановича. Был Кагановичский район и в Новосибирске, а в Николаевске-на-Амуре закладывался огромный по тем временам ледокол «Лазарь Каганович».

Судя по всему, Лазарь Моисеевич, в отличие от Горького, испытывал не смущение, а удовольствие от вторжения своей фамилии в топонимику страны.

15 марта Каганович был награжден еще очень редким в ту пору орденом Ленина[196]. Поздней весной 1935 года Каганович, Постышев и нарком внутренних дел Украины Балицкий посетили Чернобыль. Для маленького городка это было выдающееся событие. Встречать дорогих вождей (в тот год это слово еще официально употреблялось во множественном числе) вышло все городское руководство, учащиеся двух средних школ, значительная часть рядовых жителей. Районная газета поместила стихи, специально сочиненные по этому случаю. Они были исполнены перед гостями на мелодию песни «По долинам и по взгорьям». Руководитель Метро-строя посетил свое родное село, которое с того дня стало именоваться «Кагановичи». Лучшее здание Чернобыля, в котором размещался райисполком, было отдано под Дворец пионеров. В те времена районный центр не мог об этом и мечтать