Окружение Сталина - [25]

Во время Первой мировой войны Киевское жандармское управление арестовало Кагановича за антигосударственную пропаганду. Он был выслан по этапу на родину, в Кабаны, но через несколько месяцев бежал обратно в Киев, а оттуда с паспортом на имя Стомахина перебрался в Екатеринослав[48].

Перед революцией Лазарь работал на обувной фабрике в Юзовке, возглавляя и здесь нелегальный союз сапожников и кожевников. 1 мая 1916 года в городе прошла грандиозная по тем временам майская демонстрация. В Юзовке Каганович познакомился с молодым Н. С. Хрущевым, который еще не вступил в партию большевиков, но участвовал в революционной работе. Это знакомство и связь уже не прерывались полностью и в более поздние годы.

НА РАЗНЫХ МЕСТАХ

Каганович принадлежал к поколению, на детские годы которого пришлось потрясение 1905 года, а на юность и молодость — события 14-го и 17-го годов. Неудивительно, что именно у молодежи революция вызвала самые большие надежды и самую большую радость.

Весной 1917 года произошла большая перемена и в жизни Лазаря Кагановича: его призвали в армию. Он был направлен для военной подготовки в Саратов, в 42-й пехотный полк, где стал активным членом большевистской организации города, часто выступал на митингах, говорил ярко и подолгу. В июне от саратовского гарнизона Каганович участвовал во Всероссийском совещании большевистских военных партийных организаций; после возвращения в Саратов его арестовали, но молодой солдат бежал и нелегально перебрался в прифронтовую зону, в Гомель. Через несколько недель он стал здесь председателем местного профсоюза сапожников и кожевников, а также председателем Полесского комитета большевиков.

Маленький провинциальный Гомель был важным железнодорожным узлом, через который могли осуществляться переброски войск между Западным и Юго-Западным фронтами или с фронтов — в обе столицы России. Кроме того, от Гомеля было рукой подать до Ставки, располагавшейся в Могилеве. В первой половине июля на передовой командованию еще удавалось силой оружия «усмирять» взбунтовавшиеся полки, но с каждой неделей покорных становилось все меньше, а восставших — все больше. В пору бабьего лета попытался «навести порядок» поднявший мятеж генерал Корнилов. В гомельском совете в тот момент большинством обладали эсеры, меньшевики и бундовцы; телеграф и железную дорогу контролировал Викжель. В союзе с Полесским комитетом большевиков все эти силы внесли свой вклад в срыв мятежа.

Однако революция продолжалась, и день 25 октября разделил временных союзников навсегда.

О событиях в столице Гомель узнал в ночь на 26-е. Сведения были отрывочные и неясные. Начались стихийные собрания и митинги, но никто ничего не знал толком.

Прошло и 27-е число. Около 500 рабочих получили оружие. Полесский комитет двинул на железную дорогу агитаторов и красногвардейцев — в результате Гомель перестал пропускать воинские эшелоны на Москву и Петроград. В городке скапливались прибывавшие по железной дороге солдаты и казаки. В части сразу же шли агитаторы. Разносились все новые слухи — о неудавшемся перевороте в Петрограде, о победе Керенского и Краснова, о боях в Москве, об ультиматумах Викжеля.

По инициативе большевиков 28 октября собрался на экстренное собрание гомельский совет. На повестке дня — вопрос о событиях в Петрограде. Кто-то зачитал телеграмму о бегстве Ленина и аресте большевистского правительства. Меньшевики и бундовцы предложили по примеру Петрограда создать Комитет спасения Родины и революции. Обладая большинством в Совете, они имели хорошие шансы на успех. Перелом в ход собрания внесло выступление лидера большевиков Кагановича. Вспоминает большевик Привороцкий: «Мне запомнилось несколько фраз из его речи. Обращаясь к соглашателям, он заявил: „От кого вы хотите спасти революцию? От петроградских рабочих, которые устлали своими трупами петроградские мостовые в 1905 году и теперь, или с помощниками Родзянко и Гучковым спасать революцию от нас, рабочих…“ Вот эти несколько фраз произвели такое сильное впечатление, что рабочий-меньшевик, который около меня стоял, голосуя за резолюцию большевиков, сказал: „Умеет же Каганович так говорить, что прямо дрожь по телу пробегает, и нельзя с ним не согласиться“. Это выступление произвело огромное впечатление»[49].

Резолюция большевиков была принята. Совет образовал Комитет революционной охраны (из 7 человек — 4 большевика). На улицах появились караулы Красной гвардии, начались аресты, была введена цензура. В Петроград и Москву послали людей с целью выяснить наконец, что там происходит.

Между тем Гомель по-прежнему не пропускал войска по железной дороге; их скопилось очень много. Обстановка менялась с каждым часом. Работа агитаторов принесла плоды, и уже в ночь на 30 октября Ставка в Могилеве почувствовала себя неуютно: Духонин послал телеграмму Брусилову на Юго-Западный фронт с просьбой срочно выслать 1-й ударный полк для охраны Ставки.

Не успели вернуться посланные за известиями гонцы, как 30 октября приехал в Гомель депутат II съезда Советов Леплевский. Весть об успешном восстании в Петрограде и Москве облетела город. Каганович сразу же созвал Полесский комитет. Леплевский сообщил о происшедшем. Тут же был созван и Совет. После яростной полемики, в которой участвовал и Каганович, была принята резолюция в поддержку съезда Советов. Провозглашалась власть Советов в Гомеле; все представители Временного правительства подлежали аресту.